Пассионарная Россия

Современники оценивали деятельность и личность M. М. Сперанского очень по-разному. В своеобразном виде эти оценки изложены в известном романе г. Н. Данилевского «Сожженная Москва». О M. М. Сперанском в романе рассуждают два очень разных человека – губернатор Москвы Ростопчин и главный герой романа (нетрудно предположить, что именно в его уста вкладывает автор свое мнение об этом государственном деятеле) – Базиль Перовский. Эти литературные герои по своему отражали две наиболее распространенные точки зрения тогдашней – 1812 г. – России на реформы Сперанского.

Ростопчин: «Его хвалили, но это – чиновник огромного размера, не более. Творец всесильной кабинетной реакции. Канцелярия – его форум. Тысячи бумаг – и превредных – его трубы и литавры. И хорошо, что его упрятали и что он сам теперь стал сданной в архив бумагою, за номером…»

Перовский: «Дошли, наконец, до того, что удалили от трона, сослали, как преступника, как изменника, единственного государственного человека, Сперайского, а за что? За его открытое предпочтение судебникам Ярослава и царя Алексея гениального кодекса того, кто разогнал кровавый Конвент и дал Европе истинную свободу и мудрый новый строй». При всей романтизации (до нападения на Россию) личности Наполеона, суждение не только здравое, но весьма популярное среди просвещенного дворянства.

В Сперанском Россия потеряла «государственного человека»…

Действительно, никто, пожалуй, в истории государства Российского так точно не понимал роль государства в жизни народа, как Михаил Михайлович. Недаром с таким удовольствием цитирует А. И. Солженицын в знаменитой статье «Как нам обустроить Россию: Посильные соображения» M. М. Сперанского, писавшего: «Цель общежития – установить между людьми нравственный порядок». Цель государства, по Сперанскому, – сохранение в обществе нравственности, что возможно, когда оно существует по гуманитарным законам.

С отставкой и ссылкой M. М. Сперанского уходила эпоха реформ, – пусть непоследовательных, переменчивых, – уходило время свежих идей и экспериментов. Однако в недрах ее уже зарождалась последующая эпоха – движения декабристов (любопытная деталь: декабристы предполагали пригласить для участия в учреждаемом ими после победы Временном правительстве и M. М. Сперанского) и Николая I – с резким утверждением самодержавия и отсутствием какого бы то ни было компромисса с «новыми идеями».

Внутренне человек драматической судьбы, M. М. Сперанский «вписался» и в эту эпоху. Но это уже был другой Сперанский. Как другой была и эпоха.

Портрет в контексте истории. Государи НИКОЛАЙ I ПАВЛОВИЧ (1796–1855)

Апогей самодержавия

Изучение эпохи правления Николая I лучше всего начать с характеристики этого монарха, данной В. О. Ключевским в «Курсе русской истории»: «Два обстоятельства оказали особенно сильное действие на характер царствования. Император Николай I не готовился и не желал царствовать. Принужденный царствовать, он шел к неожиданному и нежеланному престолу сквозь ряды мятежных войск. Первое обстоятельство не осталось без участия во взгляде императора на свою власть; вторым в значительной мере определился способ его правления. Он получил власть не обычным порядком прямого преемства от отца к старшему сыну, а от одного старшего брата мимо другого. Он и смотрел на него как на чрезвычайное верховно-служебное поручение. Смута 14 декабря рассматривалась как нарушение воинской дисциплины, происшедшее от ложного направления умов. Посему упрочение дисциплины и надежное воспитание умов должны были стать ближайшими и важнейшими внутренними задачами царствования. Расширяясь на все необъятное пространство действия русской верховной власти, эти задачи сообщили особое направление и законодательству эпохи».

Правление императора Николая I крепко держалось правила не вводить ничего нового, не упорядочив существующего и не подготовив умов к нововведению.

Николай вступил на престол далеко не с тем взглядом на управляемый им мир, с каким вступил его старший брат. Это и понятно: слишком несходны были точки зрения (или наблюдательные пункты), с которых смотрели оба. Для Александра I таким пунктом было окно лагарповской аудитории, для Николая – дворцовая приемная. Философская аудитория Лагарпа приучала смотреть на мир с высоты птичьего полета, откуда незаметны ни мелкие колеса правительственной машины, ни их смазки и отбросы – все неопрятные средства и последствия их работы. Николаю, напротив, пришлось взглянуть на русскую жизнь снизу, и его взгляд был поглощен этими колесами, их шумной, неопрятной и суетливой работой.