Пасть

Он орет на нее — грубо и громко. Не слышит, не реагирует. Срывая ногти, немеющими пальцами он выдирает из гребня обломок кирпича. Бросок. Зверь не реагирует, не уклоняется — обломок попадает в лоб. В высокий лоб, почти человеческий. И в раздавшемся рычании — почти человеческая ненависть.

Генка вытягивает руку, распластавшись на гребне, вцепляется в ее волосы, рвет. Пряди остаются в руке — но ритм бездумного движения сбит, глаза проясняются. Под животом холодный камень, приподняться сил нет. Генка смотрит вниз, скалит зубы и тоже рычит — торжествующе. Рычит, чтобы заглушить стон.

Один — один.

Ничья.

Пат.

Они перебивают друг друга:

— Послушай, есть…

— Ирка… Там Ирка… Голова… — … шанс выскочить…

— Смотрела… смотрела на меня… хотела сказать…

— Да слушай же меня!

— Она жива… жива… надо…

— Заткнись, дура!!!!

Она замолкает. У него немеет все, даже губы. Поздно, слишком поздно наложил жгут. Говорит медленно, слова плывут, теряют четкость. Фразы короткие, на длинные нет сил.

— Не гляди вниз. Опасно. Посмотри через плечо — осторожно… Видишь — обломок стены? Больше центнера… Если удачно сбросим…

Бесполезно. Ничего не видит, не понимает. У нее перед глазами — мертвая голова и оскаленная зверя. Генку она не слышит.

Придется все самому. Он с трудом приподнимается. Правый бок колет — в кармане разложенный нож. Еще пригодится. Снова терзает гребень — обломок, другой… больше не выковырять. Достаточно.

Теперь — подманить в нужную точку. И не свалить ненароком Наташку. Она — слабое звено во всем плане.

Да и самому бы не сверзиться. Последнее вполне вероятно — конечности нагло двинули куда-то в самоволку. Он сплюнул вниз, стиснул выломанный кирпич… Второй гейм, моя подача… Проигравший выбывает.

Не успел.

Зверь начал первым. Ничьи бывают в играх, придуманных людьми. Зверь о существовании таковых не помнил. Он немного восстановил силы и прыгнул. Высоко, гораздо выше, чем раньше.

Гена среагировал. Но — медленно, вяло, как чужая, поднималась рука с камнем. И бросок получился не сильный, не способный сбить прицел огромной туше…

Оборотень не дотянулся. Не хватило нескольких сантиметров до скрючившейся на гребне добычи. Но он добился своего — Наташка дернулась, попыталась вскочить на ноги, увеличить расстояние до несущейся к ней распахнутой пасти. Потеряла равновесие и рухнула со стены — как раз туда, куда Гена хотел заманить зверюгу.

Не кричала, все запасы крика иссякли раз и навсегда, когда в руке покачивалась на длинных волосах голова подруги.

Кончилось для нее все быстро.

Генка не глядит вниз. Не вслушивается в звуки кошмарной трапезы. Ему надо проползти полтора метра — и это самый длинный путь в его жизни.

Кажется, что он тащится целую вечность к нависшему над залом огромному куску стены. Зачем — Гена и сам уже плохо понимает. Все мысли и желания — спастись и спасти, выжить и поквитаться с тварью — куда-то ушли, вытекли вместе с кровью. Он ползет из чистого упрямства. И доползает.

Смотрит вниз — впервые. Там зрелище не для слабых желудком и нервами, но ему уже все равно. Волнует одно: Наташка рухнула чуть в сторону. Обидно. Ничего у них не получилось… И даже приманки из нее — не получилось.

Он приваливается всем телом — чужим, ватным — к монолиту из полутора сотен сцементированных кирпичей. Глыбища. Центнеры. Кажется — не столкнуть, не стронуть.

Он столкнет. Если надо — вместе с собой.

…Голоса нет, из губ — слабое сипение. Но зверь его слышит, поднимает башку, чуть перемещается… Пора!

Наверное, ему помог сам замок. Откуда иначе взялись силы? Эти стены строили люди и для людей. Тут смеялись и ненавидели, любили и умирали — люди. Монстр здесь чужой.

Глыба рушится. Удар негромкий. Хрусткий. Попал. Снизу — вой? вопль? рев? — нечто не человеческое и не звериное. Но оглушительное.

Стены дрожат.

…смешно, но телевизор внизу все работает… золотой голос России тянет что-то оптимистичное… конец концерта… конец… а зверь все не дохнет — молча скребет передними лапами… задние — в кашу… всмятку… в лепешку… сзади у него все в лепешку… надо слезать и уходить… или уползать… надо… сил нет… жгут сбился… кровь уже не хлещет, еле сочится… стена вся залита… замерзнет — можно будет скатиться… как на санках… как в детстве… вдали, за рекой — ракеты и фейерверки… нарядные люди встречают Миллениум… кровавый Миллениум… как встретили, так и проживем… кто выживет…

…собственного тела нет… уехало вечерним поездом без прощальной телеграммы… надо слезать, сползать, скатываться… иначе конец… хотя и так конец… а зверь под стеной все бьется за жизнь… учись, сержант… ползи… ползи, мать твою!!

Ему казалось — ползет долго. И — уполз далеко. Но это лишь казалось. Он продвинулся по залитому кровью гребню полметра, не больше, — когда ликантроп вытащил наконец раздробленные задние лапы и крестец из-под глыбы.

Лапы с длинными пальцами цепляются за неровности гребня, когти крошат кирпич. Оборотень карабкается по гребню. Медленно. Вся задняя часть тащится кровавым месивом, ненужным балластом.