Пастер

— Я веду тебя к славе, дорогая. И ты заслужишь благодарность потомства за свое долготерпение.

Кто может взвесить, сколько тут было шутки, а сколько искренней уверенности?!

В каникулы 1850 года Пастер делал в Академии наук очередное сообщение о работах этого года. Он прочел длинный реферат и изложил некоторые детали кристаллографии. Он говорил с большим увлечением, как всегда, когда говорил о своей работе, и ученая аудитория слушала его с неослабным вниманием (хотя, надо сказать, такие пространные объяснения были совсем необычны для академических заседаний). Знаменитый Дюма, сидевший прямо перед Пастером, одобрительно кивал ему, а затем пригласил к себе в лабораторию и очень хвалил за упорный и плодотворный труд. Великий химик говорил о создании школы Пастера, которая непременно возникнет, если он будет работать с таким же усердием. Что касается Био, тот напрямик сказал после выслушанного доклада: «Это так хорошо, как только может быть. Вы вносите ясность во все, чего касаетесь!» Это была очень высокая похвала из уст Био, большого охотника до насмешек.

Все эти похвалы производили куда большее впечатление на членов Академии наук, чем на самого Пастера: в глубине души он считал их пока еще незаслуженными.

В 1851 году Пастер привез в Париж результаты своих исследований по аспаргиновой и яблочной кислотам и подарил Био коробку с новыми кристаллами. Старый ученый пришел в восторг от прозорливости молодого: то, что прежде было только внешней чертой кристаллов, Пастер превратил в предмет глубоких химических исследований. Начав с внешней конфигурации кристаллов, он вскрыл индивидуальный состав их молекулярных групп, снова прибегнув к химии и оптике. Теперь уже не было в Париже ученого-химика, который не знал бы о работах Пастера и не понимал бы их значения.

Пастеру предлагали кафедру в Эколь Политехник и место консультанта в Эколь Нормаль, ему предлагали выставить свою кандидатуру в члены-корреспонденты Академии наук, причем между физиками и химиками шел спор — по какой из двух секций он должен баллотироваться.

Он не принял ни одной из предложенных новых должностей и отказался выдвигать свою кандидатуру в Академию. Он был погружен — как только он один и мог погружаться! — в новые заманчивые эксперименты, весьма оригинально им придуманные.

Он всего-навсего решил добиться изменения кристаллической формы некоторых веществ. Он пытался заменять один раствор другим, чтобы вызвать образование характерных дополнительных граней. Иными словами, он уже не ограничивался проникновением в молекулярное строение вещества — он пытался воздействовать на него.

Когда в августе 1852 года Пастер приехал с этими работами в Париж, его ждал там сюрприз: в гостинице, на улице Турнон, где он остановился, лежала записка от Био.

«Я прошу Вас прийти ко мне завтра утром в восемь часов. Если можно, захватите Ваши кристаллы. Г-н Митчерлих и г-н Розе (немецкий кристаллограф) приедут в девять часов, чтоб познакомиться с ними».

Ого, сам Митчерлих выразил желание убедиться в правильности его работ! Митчерлих, которого он осмелился опровергнуть!

Пастер волновался и хмурился по дороге, мысленно готовя исчерпывающие ответы на все язвительные вопросы, которые не заставят себя ждать. Он решил быть солидным и сдержанным и ни в коем случае не поддаваться своей горячности, чтобы не наговорить лишнего. Он ждал сухой и холодной встречи… и ошибся. Знаменитый немецкий химик, широко улыбаясь, протянул ему руку, будто старый знакомый, и с интересом и благожелательностью начал расспрашивать Пастера о его открытии.

Пастер расцвел от такой встречи. Он делал при гостях привычные опыты, рассказывал ход своих мыслей, говорил горячо и долго, и никто его не останавливал. Свиданье продолжалось два с половинок часа и окончилось приглашением Пастера на обед на следующий день. На обеде присутствовал цвет Парижской Академии наук, в том числе Дюма и Рено, и Митчерлих при всех хвалил работы Пастера.

Академики непринужденно беседовали между собой, и вдруг Пастер насторожился: он услыхал нечто, что заставило его позабыть о событиях последних дней.

— В Германии, возле Цвишау, есть один фабрикант, — рассказывал Митчерлих, — это единственный известный мне человек, который получает рацемическую кислоту из винного камня. По-моему, камень ему привозят из Триеста…

Пастер тут же решил немедленно ехать в Саксонию.

«Я доеду до Триеста, — решил про себя Пастер, — я доеду до края света. Я должен выяснить происхождение рацемической кислоты. Только тогда, когда мне самому удастся получить эту кислоту точно таким же путем, каким ее получили на производстве, я смогу считать, что дело доведено до конца. Мало сделать открытие в лаборатории — нужно, чтобы открытие можно было внедрить в практику…»

В конце концов эта злополучная рацемическая кислота никакого значения для практики не имела.