Пастернак и современники. Биография. Диалоги. Параллели. Прочтения

понтон – знаки лиг.

Возможности «музыкального» прочтения этим не ограничиваются, слово хор помимо значения группы певчих (которые могут располагаться на следующих одно над другим возвышениях – уступами восходит) также терминологически обозначает группу струн, настроенных в унисон, в том числе группу органных труб, управляемых одной клавишей. Соответственно, если мы предполагаем, что в тексте стихотворения отзывается образ органа, то первую строку – Уступами восходит хор – можем прочесть как описание органных труб, напоминающих «уступы гор» или лес (ср. у Мандельштама: «В тот вечер не звучал стрельчатый лес органа…»), или как описание органной клавиатуры (ступенчатой), что в свою очередь позволяет в хорах городов усмотреть поднимающийся вверх лес труб «городского ансамбля» (обратим внимание, то этот термин принадлежит одновременно и к музыкальной, и к архитектурной лексической системам), закрытых сверху крышечками, как и трубы органа. Лирическое «я» поэта также уподобляется органисту – играющему не только на клавиатуре, но и на педалях инструмента (уподобленного городу – хоры городов) – по ним ступать стопами самогуд. За рождением и ростом музыки – хора – в тексте стоит, видимо, и архитектурный ряд представлений – леса – как леса строительные, скрипучий блок – как именно строительный блок для подъема тяжестей, наконец, голоса строятся, восток возводится, а у ног находятся хоры городов – объединяющие музыку и архитектуру. (Образы города и инструментального ансамбля в «Близнеце в тучах» уже соединялись в стихотворении «Лирический простор».)

Параллельно в тексте можно разглядеть и театральный образный «слой», в рамках которого одинокого лирического персонажа над хорами городов можно рассматривать как одинокого актера на сцене (подобный образ позже возникает у Пастернака в прозе – в «Письмах из Тулы» и в поэзии – «О знал бы я, что так бывает», в «Гамлете» и др.) – одинокого и противопоставленного многоголосому хору, как в древних греческих трагедиях (ср. в стихотворении «Близнеца в тучах» «Лесное»: «То хор, то одинокий некто…»). Вспомним также, что уже самые архаичные декорации – раскраска древнегреческой скены (сцены) изображала горы, лес, город, дворец или военный лагерь. Соответственно – уступами, хребтами, хоры городов, дворцы, а также рать и сдающие стих дворцы, где можно усмотреть «военную» семантику, – создают традиционный античный фон трагедии. Наконец, и социальный мотив, связанный с бунтарской сущностью поэзии – дворцы мне стих сдадут (подкрепленный ритмической перекличкой с Бальмонтом), может быть сопоставлен с прометеевским сюжетом эсхиловской трагедии. О трагическом «репертуаре» театра в «Хоре» свидетельствуют упомянутое в эпиграфе (варианте темы) падение дитя с лесов, а затем в самом стихотворении – зовущее дитя на фоне молчащих певчих.

Среди литературных источников пастернаковского текста отметим прежде всего стихотворение А. Фета «Был чудный майский день в Москве…», написанное тем же размером – ямбом с чередованием четырех– и трехстопных строк (обратим внимание, что у Фета рифмовка МЖМЖ такая же, как в эпиграфе – «варианте темы» у Пастернака):

…Вдруг звуки стройно, как орган,
Запели в отдаленьи;
Невольно дрогнула душа
При этом стройном пеньи.
И шел и рос поющий хор,
И непонятной силой
В душе сливался лик небес
С безмолвною могилой.
…И миновал поющий хор,
Его я минул взором,
И гробик розовый прошел
За громогласным хором…
…За гробом шла, шатаясь, мать.
Надгробное рыданье!
Но мне казалось, что легко
И самое страданье.

Фетовское стихотворение помимо общности размера и сочетания мотива смерти ребенка с хором содержит еще один мотив, становящийся центральным в более близких по времени написания к Пастернаку стихах Н. Минского и В. Брюсова – мотив диалектического «единства противоположностей»: чудный майский день, похороны ребенка, легкость страданья и т. д. Декларативное стихотворение Минского «Два пути» написано не только тем же размером – ямбом с чередованием четырех– и трехстопных строк, но также и со сплошными мужскими рифмами, как и в пастернаковском тексте: