Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

Здесь будет все: пережитое
И то, чем я еще живу,
Мои стремленья и устои,
И виденнное наяву….

Он и сам был как море. И, как стихию, его можно либо любить, либо не понимать, знать или до поры о нем просто не ведать. Но хотя бы один раз окунувшись в волны его простой и прекрасной (а одно, как считал Толстой, есть необходимое условие второго) поэзии, вряд ли возможно не стать добровольным пленником ее очарования…

* * *

P.S.

He получается распрощаться с героями этой главы и сыгравшей столь важную роль в их судьбе Грузией.

Через два года после выхода в свет книги «Четыре друга на фоне столетия» мне довелось познакомиться с Мариной Нейгауз, внучкой Генриха Нейгауза и Зинаиды Пастернак.

Так получилось, что Марина Станиславовна (она дочь младшего сына Генриха Густавовича и Зинаиды Николаевны) связала свою жизнь с Грузией, вышла там замуж. В один из дней она пригласила меня в свой дом, расположенный в поселке Цхнети, в нескольких километрах от грузинской столицы.

* * *

Мы очень душевно провели время. Как оказалось, Марина Станиславовна видела мои телевизионные программы, читала книги. А потому, не могу себя простить, во время нашей беседы я непозволительно много говорил сам. Хозяйка дома задавала вопросы, и я отвечал. Вместо того чтобы самому только слушать внучку Нейгауза, которая знала едва ли не всех героев этой истории.

Первым делом она заметила, что нельзя подходить к оценке личности Нины Дорлиак лишь с отрицательной стороны. По словам Марины Нейгауз, Нина Львовна заботилась о Рихтере, и списывать это со счетов несправедливо. О Вере Ивановне Марина Станиславовна говорила с большой теплотой, признавая, что не любить и не восхищаться Прохоровой нельзя. Ну а затем речь зашла о семье самой хозяйки дома.

* * *

– Судьба папы была непростой. Зинаида Николаевна, выходя замуж за Пастернака, взяла с собой в новую семью только одного сына, Адика. А Станислава оставила с первым мужем, папа очень страдал.

Когда Зинаида Николаевна из Грузии, где находилась в поездке с Пастернаком, писала Асмусу, то иногда забывала передать папе какие-то слова. А он все время спрашивал – есть ли что-то в письме для Лялика, так его называли дома. И жена Асмуса, видя его глаза, сама что-то придумывала.

Почему так происходило? Не знаю. Видимо, так Зинаида Николаевна была переполнена впечатлениями, пребывая вместе с Пастернаком. Нет, она, конечно беспокоилась о сыне, но и такое случалось. А папа хотел, конечно, большего внимания.

У него со старшим братом, с Адиком, была разница в полтора года. Адик был по характеру легче. А папа – замкнутее, немногословный. Ну и комплекс из-за того, что мать оставила его, не взяла в новую семью, тоже присутствовал.

Всегда был в себе, молчаливый, только когда выпивал – открывался, становился таким прекрасным. Когда вырос, стал пианистом, поклонницы появились. По натуре он походил на Зинаиду Николаевну, она тоже не была особенно разговорчива. Она производила впечатление, но, скорее, своим молчанием.

Зинаида Николаевна была резким человеком, всегда в лицо говорила, что думала. Я была маленькой, но очень хорошо ее помню. Я ведь месяцами жила в Переделкино. Моя бабушка по маме тоже была Зина – Зинаида Михайловна. Так я называла Зинаиду Николаевну Зиниколавна, а эту – Зимихална. И очень боялась Зиниколавну.

* * *