Пастернак в жизни

Его родители, люди совсем простые (мать даже и неграмотная) любили его, как меньшого среди своих шестерых детей, возможно более горячо и нежно. И он отвечал им столь же пылко и преданно. Его родители, как и все их окружавшие, совершенно не знали, что существуют какие-то там искусства. Они знали, что бывают «живописцы вывесок», представлявшие высший ранг маляров. <…> И вот – их малыш, их любимец станет таким маляром? Нет; их мечтой – осуществляемой по мере сил относительно старших детей – было дать и ему образование, вывести и его «в люди». В их мечтах мальчик становился или аптекарем, или лекарем, или, на худой конец, «ходатаем по делам»…

(Пастернак А.Л. Воспоминания. М., 2002. С. 15–16)

* * *

Какая еврейка! Какая мать! И я вспомнил свою… Святые еврейские матери! Сколько горя и скорби, сколько слез выплакали глаза ваши. Сколько тревожных и бессонных ночей провели вы над колыбелью детей ваших. В непреходящих заботах и терзаниях дни и ночи вашей жизни до гроба. Вы какие-то поистине особенные: ваш мозг и сердце, ваши помыслы, волю и душу – все самозабвенно до пепла сожгли вы в любви к ним. До времени состарились вы. Воистину, вы свято исполнили завет Божий – ибо нет вам равных в материнской любви!..

(Пастернак Л.О. Рембрандт и еврейство в его творчестве // Пастернак Л.О. Записки об искусстве. Переписка. С. 70)

* * *

Не помню только, как я очутился в одном из пустых номеров гостиницы, где, видимо, мать упрятала нас, детей своих, от расправы дикой, звериной толпы. Когда толпа эта поравнялась с нашим домом, мать моя, – вообще худая, слабая с виду женщина – раскрыла окно нижнего этажа, выходившего на улицу, выпрыгнула из него и бросилась на колени перед этой озверелой толпой, умоляя со слезами в глазах – пощадить ее детей!.. Это совсем неожиданное зрелище умоляющей за детей своих женщины так воздействовало на толпу, что «заправилы» скомандовали – «ребята, дальше!..» – Так мама спасла нас своим материнским бесстрашием и героизмом…

(Пастернак Л.О. Первый погром в Одессе // Пастернак Л.О. Записки об искусстве. Переписка. С. 156)

* * *

Ах, гордые жреческие отпрыски Абарбанела…[12]

(Л.О. Пастернак – Б.Л. Пастернаку, начало декабря 1924 г. // Пастернак Б.Л. Пожизненная привязанность: переписка с О.М. Фрейденберг. С. 122)

* * *

Мои родители – в действительности, думаю, и вся наша семья – верили в Бога. По происхождению они евреи, но никогда не исповедовали иудаизм. С другой стороны, они были слишком честными и не хотели отягощать свою совесть никакой расчетливостью, тогда как переход в христианство предоставлял гражданам России многие преимущества.

(Пастернак Ж.Л. Хождение по канату: мемуарная и философская проза, стихи. М., 2010. С. 87)

* * *

Я не был связан с традиционной еврейской обрядностью, но, глубоко веря в Бога, никогда не позволил бы себе и думать о крещении в корыстных целях.

(Пастернак Л.О. Заявление на должность преподавателя Училища живописи, ваяния и зодчества // Пастернак Е.Б. Борис Пастернак: материалы для биографии. С. 28–29)

* * *

И один из сынов этого поколения, поколения духовно крещенных, ныне пришел к нам. Это известный художник, назвавшийся, может быть, впервые в своей жизни подлинным еврейским именем: Авраам Лейб[13] бен Йосеф Пастернак. Художник от Б-га, мастер своего дела, портретист, яркий, единственный в своем роде, человек искусства, тонкий умелец, с точным взглядом, быстро работающий, легко и свободно владеющий красками, знающий их свойства, в совершенстве овладевший техникой живописи, сохраняющий верность избранному пути, всегда передовой, верный самому себе, постоянно идущий вперед и вместе с тем очаровательный человек с живым темпераментом, широкой эрудицией, деликатный по характеру, динамичный и ловкий, жизнерадостный, неутомимый экспериментатор, открытый, милый в общении с людьми, любимый и уважаемый коллегами и учениками – вот такой он, художник и человек Пастернак. <…>