Пастор (ЛП)

Она также приняла меня как своего рода проект, когда я только сюда переехал, незнакомый с городом и с домами в любом другом месте, кроме модных квартир Мидтауна с Chipotle (прим.: сеть ресторанов в США, Великобритании, Канаде Германии и Франции, специализирующаяся на приготовлении буррито и тако. Название компании происходит от мексиканской приправы чипотле) в нескольких минутах ходьбы. Она сразу же обратила внимание на мой возраст и внешний вид (даже дала мне прозвище «Отец Что-За-Неряха») и взяла за привычку появляться один раз в неделю с готовой едой (хотя я и протестовал тысячу раз подряд, что смог бы и сам готовить себе [в основном рамен (прим.: имеется в виду лапша быстрого приготовления), но всё же]). А после того, как Милли встретила мою мать, и они провели час за разговорами о лучшей температуре воды для приготовления теста для пирога, всё было кончено. Милли понравилась моя мама, а также и мои братья, которые получали пакеты с печеньем, посылаемые каждую неделю в их прилизанные офисы в центре Канзас-Сити.

Кроме сегодняшнего дня, когда мне совсем не хотелось принимать её шумные возгласы, суету и внимание. Я чувствовал себя недостойным всего этого — этих дома, работы, города — и мне хотелось просто умереть, сидя на этой кухне.

Нет, это была ложь. Мне хотелось сделать кое-что: бегать, или поднимать какие-нибудь тяжести, или чистить плитку до тех пор, пока мои руки не начнут кровоточить — мне хотелось покаяться. Забавно, как много раз я скрывал свою настоящую сущность за покаяниями, пользуясь Божьей любовью и его прощением, и моей первой реакцией после случившегося с Поппи было наказать себя.

Или, по крайней мере, довести себя до такого состояния, чтобы я вообще не мог думать о насущном.

— Тебя что-то беспокоит, — решила Милли, садясь за стол и складывая свои руки в некое подобие узла из тонкой кожи и старых колец.

Кто-то мне однажды говорил, что она была одной из первых женщин-инженеров в штате Миссури и проводила инспекцию для правительства, когда только строили межштатную сеть на Среднем Западе. И знаете, я в это верил — то, как она всегда держала себя и как всматривалась в моё лицо прямо сейчас, было свидетельством этому.

Я выдавил из себя лучшую улыбку, на которую только был способен. У меня приятная улыбка, признаю. Это один из моих самых эффективных видов оружия, которым я всегда пользовался, испытывая его на своих прихожанах.

— Это просто жара, Милли, — ответил я, вставая.

— Эээ. Попробуй ещё разок, — ответила она, кивая на стул.

Я снова сел на своё прежнее место, ёрзая как ребёнок. (Да-да, Милли оказывала на меня такой эффект. Наш епископ как-то пошутил после встречи с ней, назвав её матерью-настоятельницей, которая была нужна на это место лет сто назад, и ещё добавил, что ему меня жалко, так как я нахожусь под её полным контролем.)

— Ничего не случилось, — ответил я, привнося в голос веселье. — Уверяю.

Она потянулась через стол, накрывая мою большую руку своей худенькой и морщинистой ладонью:

— Знаешь, хоть я и старая, но прекрасно вижу, если люди лгут. Когда я последний раз проверяла, ты ведал целым приходом. Ты не будешь лгать одному из своих прихожан, так ведь?

Если не считать того, что я чуть не трахнулся на полу в церкви? Новая волна вины окатила меня, когда я понял насколько стал грешным. Я стал лживым (и моя ложь заключалась в том, что врал я очень хорошему человеку, который не сделал ничего плохого, не считая заботы обо мне). Внезапно мне захотелось рассказать Милли о том, что произошло, об этом новом искушении, считающимся самым древним на Земле.

Но вместо того, чтобы ответить, я просто смотрел на наши руки. А знаете почему? Потому что я был гордым и злым и сражался с самим собой. И это ещё не всё.

Мне хотелось снова это сделать. Я снова хотел Поппи. И если я кому-нибудь расскажу о своём грехе, то должен буду предоставить этому объяснение. Я должен подчиниться своей клятве и осознать все последствия.

Ничто не заставит меня забыть о Поппи Дэнфорс.

Но я рисковал всем: моей работой, моим положением, памятью моей сестры и, возможно, даже моей вечной душой.

Я опустил свою голову на руку Милли настолько осторожно, чтобы не причинить боли её и так уже хрупким костям. Мне была необходима поддержка.

— Я не могу рассказать об этом, — пробубнил в стол, не собираясь больше лгать. (За исключением того, насколько часто я говорил своей молодёжной группе о недомолвках? В какой именно момент я стал таким ужасным лицемером?)

Милли погладила меня по голове:

— Это ведь не касается той женщины, которая купила старый домик Андерсона? — я резко поднял свою голову. Не знаю, как выглядело моё лицо, но она засмеялась. — Я видела вас двоих на прошлой неделе в кафе. И даже находясь по ту сторону окна, могла сказать, какая вы чудесная пара.

Чёрт. Неужели она видела всё? И если да, судила ли Милли меня за это?