Пастораль

В иные времена Брурии пришлось бы немало потрудиться, чтобы заполучить Машу в собеседницы. Маша еще не забыла, как просила у тетушки быть гарантом на выкуп однокомнатной квартиры, в которой тогда жила. Брурия ей отказала, и это было ее право, но что она при этом плела про паразитов, которые приехали нажиться на государстве, про то, как они с Зевиком жили в бараке и растили там детей, про Машино бесстыдство и наглость всего их семейства! Даже покойной бабушке досталось, хотя баба Фира ни слова не сказала, когда оказалось, что ни сын, ни его жена не смогли встретить ее в аэропорту. У Зевика были срочные государственные дела, а Брурия должна была ехать в Хайфу к родственникам. Но о приличном общежитии для иммигрантов дядюшка все-таки позаботился. А может, и не он позаботился. Семью Рахиль Бройдо принимали в Израиле на государственном уровне. Их встречал лично министр абсорбции. В этом и была истинная причина отсутствия дяди в аэропорту. С министром абсорбции он был на ножах. Но ни мать Зевика, ни его племянники об этом не знали. Баба Фира очень волновалась перед встречей, поправляла прическу и теребила накинутую на плечи вязаную шаль. Она боялась не узнать собственного сына среди встречающих, рыскала взглядом по лицам, бледнела и краснела. Когда ей передали, что Зевик не смог освободиться, баба Фира сначала удивленно подняла брови, потом неожиданно успокоилась.

— Хорошо, что он не здесь, — сказала неожиданно радостно. — Мы не виделись тридцать пять лет. Аэропорт не место для такой встречи. Я уверена, что Зевик ждет нас на месте.

Но на месте Зевика не оказалось. Они с Брурией приехали через две недели как ни в чем не бывало. С корзиночкой клубники и старым радиоприемником в качестве подарка. И с томом Иосифа Флавия на русском языке из ведомственной библиотеки. Зевика тут же утащил куда-то местный мэр, а Брурия сидела на стуле, качала ногой и высокомерно улыбалась. Баба Фира хлопотала на кухне, жарила драники, вздыхала, что угощать нечем.

— Кто-нибудь из вас говорит на человеческом языке? — спросила Брурия.

— Какой язык вы называете человеческим? — осведомился Марк Сирота по-английски.

— О! Ты выучил пару слов по-английски, это хорошо, — одобрительно кивнула Брурия. — Скоро будете знать иврит, тогда можно будет общаться. Ну, бабушка, конечно, на иврите не заговорит. Ее надо устроить в дом престарелых. Вы должны обратиться к социальной работнице…

— Надеюсь, мои внуки не отдадут меня в дом престарелых, — спокойно сказала баба Фира на хорошем старом иврите, манерном и витиеватом, на каком говорили в довоенном Львове. — Им нравится моя стряпня, они даже не против моих назиданий. Кроме того, старые друзья мужа и мои, разумеется, уже побывали у нас. Каждый надеется, что мы поселимся возле него, и все предлагают помощь. Мы не пропадем. А ты кушай, деточка, или подожди Зевика, он обожает картофельные блины. Если бы я знала, что вы приедете, сделала бы его любимую картофельную бабку. Но это еще успеется.

Брурия прикусила язык. Сидела нахохлившись и до конца визита слова больше не сказала. Зевик ел блины с удовольствием, выпил с Марком рюмку водки, сунул матери двести лир и уехал, обещав завтра же приехать на весь вечер.

Приехал он через две недели. Баба Фира велела Марку и Маше пойти погулять. О чем она говорила с сыном, осталось между ними. Больше Зевик к ним не приезжал.

Они увиделись только на бабушкиных похоронах. Увиделись, но говорить друг с другом не стали. Зевик выглядел плохо, казался больным. Прочитал кадиш и тут же уехал. А Брурия принимала соболезнования и племянникам успела только кивнуть издалека.

Зевик потом звонил, предлагал помощь. Не слишком назойливо, но предлагал. Вот Маша и пошла к Брурии за подписью. И нарвалась. Марк тут же все устроил с квартирой, у него уже водились деньги, он подписал тогда контракт в Токио. Нет, не видать бы Брурии Маши в тот вечер, и в другой тоже, если бы не «Венецианский карнавал».

— Зря ты это затеяла, — предупредил ее Сирота. — Толку не будет, а говна нажрешься.

— Должна же я понять, что за всем этим стоит! Раз и навсегда. А заодно попробую выудить список нужных нам людей. Это-то ей ни гроша не стоит.

К Машиному удивлению, Брурия явилась на встречу с подарком для нее — бедуинским ожерельем из кораллов и тусклой медной бирюльки, утыканной, как попало, керамическими бусинками под бирюзу.

— Красиво, правда? — с материнской добротой и опасливой злобой в голосе спросила Брурия.

— Спасибо, — холодно поблагодарила Маша.

— Надень, — попросила тетушка.

— В другой раз, — обещала Маша.

Брурия надулась. Как продолжить разговор, она не знала.

— Бедуинские украшения нынче в моде, — произнесла назидательно.

— Для чего ты меня позвала? — перебила ее Маша.

— Вы погубили Зевика. Его кровь падет на вашу голову! — ляпнула Брурия и затихла. Она явно говорила не то и не так.

— Каким образом мы его погубили? — оживилась Маша. — Расскажи, пожалуйста!

— Вы ходите и всюду рассказываете про него всякие гадости. Будто из-за него погибла Роха. И Эсфирь. И вообще… что он плохой человек.