Пасторша

Как же я устала. Взяла бутылку — она стояла у стола, налила полстакана, выпила залпом. Села за стол. Документы, бумаги, главы диссертации, копии с оригиналов, которые мне удалось когда-то получить, хотя этого и нельзя.

Посмотрела на фьорд, не увидела — совсем черно. Снова стала думать о Майе, о Нанне, но мысль соскальзывала в пустоту.

Разве я не кривлю душой? Я проснулась посреди ночи, разбуженная этой мыслью. Было холодно, я посмотрела на отражение комнаты у меня за спиной в стекле, в свете настольной лампы по мраку за окном, я уснула за столом, а в приоткрытую дверь сквозило. Я сама оставила ее непритворенной для Лиллен.

Так не покривила ли я душой?

До Кристианы и этого всего я умела найти слова, которые пробивали, как ледорубы. Но теперь они мне не давались. Что сместилось в душе настолько, что оказалось недоступным? Или там ничего не осталось? И борьба закончилась? А чем — победила я или проиграла?

Я не знала.

И у меня не получалось думать об этом, облекая мысли в слова. Казалось, словами здесь ничего не добьешься.

Но о чем шла речь? Что такое это «это»?

Я и этого не знала, но страшно боялась обмануть себя именно с «этим», покривить душой, обрасти слой за слоем неправдой, так что потом не вырвешься, не шелохнешься. Хуже того — перестанешь ее видеть и осознавать, она придавит тебя как одеяло, и всё: ни контуров, ни ясности, ни тяжести, а только обезвоженная мягкая земля и песок и поникшая листва.

Я видела свое отражение в стекле перед собой, высвеченное поверх темноты, и не могла припомнить, чтобы хоть раз, хоть однажды за всю зиму ночь была бы такой черной.

Я положила руки на стол перед собой, они были такие маленькие и холодные. Надо лечь поспать, подумала я. Но не встала, не поднялась, сидела за столом лицом к окну и думала не знаю о чем.

Завела машину, выехала на дорогу. Мне надо было в то серое здание, в церковь внизу. Стола, сшитая для меня Кристианой, лежала в пакете на заднем сиденье.

Развиднелось, на той стороне фьорда, далеко внизу, прямо перед глазами высветлилась золотая полоска. Я сидела и смотрела на нее, потом очнулась, спустилась вниз, приготовила Лиллен завтрак, разбудила ее и сказала, что сегодня пятница, она любит пятницы, включила радио, чтобы наполнить кухню звуками, поставила на стол между нами зажженную свечу. Почистили зубы, я отвела Лиллен в сад, вернулась домой.

Проехала автобусную станцию, потом круговой поворот, где справа на горке станция ремонта. А слева вниз до самого фьорда гора, я поехала прямо, было ясно, но так холодно, как уже давно не было. И синее-синее небо, и снег, блестящий на солнце.

С Нанной я поговорила.

Анализы оказались плохими. Врачи считают, что она вдобавок наглоталась таблеток или еще чего-то. Во всяком случае, появились осложнения.

Я выехала на мыс и свернула в первый фьорд. Взгляд скользил по темной синей воде, схваченная морозом трава спускалась вниз до самой каймы водорослей, сверху светлых от инея, но темных снизу, где их касалась вода.