Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

Мон-Репо, сентября 24 дня 1784 года

Дорогой коллега!

Да, полагаю, мне можно называть тебя так, хотя ты столь оскорбительно отверг предложенное мною звание. Маршальский жезл мои слуги отыскали под кроватью на эгерсдорфском постоялом дворе. Не стану утверждать, будто я обиделся или испытал большое удивление, но разве твой мелодраматический отъезд не был слегка de mauvais goût[58]? По всему судя, самое примечательное твое качество — внезапно срываться с места, удирать ventre à terre[59] с арены событий, не задумываясь над тем, что произойдет на следующей станции. На миг ты поверг меня в смущение, ибо оказалось очень нелегко привести старика Траутветтера в мало-мальски презентабельный вид и спешно доставить на поле брани, где он, несколько ошеломленный, обнаружил, что сражение выиграно. Впрочем, немного погодя он вошел в роль, спустя два часа уже твердо уверовал, что был в деле с самого рассвета, а нынче доводит окружающих до исступления идиотическими рассказами об этой баталии. Король Фридрих догадывается об истинном положении вещей, но, конечно, препятствий ему не чинит. С годами он стал воспринимать комизм реальности почти так же, как я. Меня сия затея чуточку развлекла. А теперь в Мон-Репо опять царит скука. Я сижу у окна, смотрю на игру фонтана, солнце клонится к горизонту, и я немного озяб. Порой мне хочется совершенно отойти от дел. Добрые пруссаки как будто бы уже усвоили все, чему я мог их научить.

Прости стариковскую болтовню, поговорить нам надобно о другом. Я могу понять, что ты отверг мои советы, но отчего ты лишил себя удовольствия доиграть роль до конца? Отчего не удалился с победой, как второй Цинциннат или Сулла?.. Эффект был бы грандиозен. Теперь же твое бегство дает повод для не слишком лестных домыслов.

Enfin, сделанного не воротишь, нравоучения старика вроде меня звучат не очень убедительно. Главное — извлечь из случившегося необходимый урок. Я не намерен трактовать здесь о твоей вере в героическую миссию избранника или в трагическое предназначение, — вере, которая, очевидно, доставляет тебе огромное удовлетворение. Мне чрезвычайно трудно принимать всерьез горестные сетования на то, что в литровую кружку не вмещается кувшин. Я бы вообще не стал более тебе докучать, если бы не знал, что ты по-прежнему упорствуешь по крайней мере в одном. Сколь ни больно, а придется попутно тебе напомнить, что ежели в скором времени на твою долю выпадут испытания и разочарования, то виноват в этом будешь только ты, и никто другой. Деликатному убеждению ты не поддаешься! Мне даже совестно, когда я думаю о Траутветтере во всем его блеске, ярком и поучительном, как иллюстрация из «Orbis pictus»[60]. Сокрушенность или восторг! Третьего для любезного юнкера не существует. Позволь же дать тебе совет: не пытайся делать свое счастие в мире вельмож, пусть даже события и приведут тебя туда. В салонах достаточно наилегчайшего знака — мановения, изгиба брови, интонации… И нежеланный гость сей же час идет прочь, не создавая неприятностей. Но тебя надобно угостить по лбу дубинкой — ты иначе не понимаешь. Fi donc![61] Я был в самом деле очень раздосадован, когда ты предпочел уехать в Берлин. Неужто нельзя было обойтись без последнего акта мелодрамы? Впрочем, ты, конечно, все решаешь сам. Tu l’as voulu, Georges Dandin![62]

Остается одна-единственная возможность. Упреди события, которых уже не избежать. Ты сам знаешь, где таится недуг. Пока еще есть время очиститься от этой тривиальной хвори, которую ты нарек столь героическим именем.

Желаю тебе успеха.

Остаюсь твой верный благодетель и друг

Клод Луи Эктор

герцог де Виллар