Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

У Гуннара опустились руки, он не понимал мать. Позицию Берит было действительно трудно объяснить. Рассуждать о каком-то там крестьянском уважении к нерожденной человеческой жизни было бы романтично сверх всякой меры. Очевидно, она надеялась с помощью ребенка привязать к себе «Гурру». Возможно, она даже мечтала о браке. Гуннар же был подавлен, а чувство отчужденности по отношению к матери переросло чуть ли не в страх.

Позднее в тот же день он стал свидетелем ссоры между Берит и «Гуррой», закончившейся по обыкновению дракой. Он вмешался и начал увещевать возвращенного в общество гражданина, который, судя по всему, принял на грудь самогона. Но Берит, вскипев, встала на сторону сожителя. Разве это не мой мужик, чего ты нос суешь куда не надо? Но мама, почему ты должна мириться с этим? Да, как есть, так и есть, и пока в доме есть мужчина…

Дурное настроение развеялось, когда Гуннар позднее стал прощаться. Он обнял мать и сестру с таким взрывом чувств, к которому в этой среде, пожалуй, не привыкли. Женщины с плачем принялись умолять его остаться, но он отказался. Он прошел к Эллен и поцеловал свою сводную сестру-дурочку в лоб. Ребенок прогулькал что-то непонятное, и Гуннар разразился слезами. И продолжал плакать, когда тронул с места свой старый «Фольксик».

«Гурра» наблюдал за отъездом из окна мансарды.

Затем следуют несколько дней, реконструировать которые оказалось невозможным. Тем не менее спустя три дня после визита в Хёген Гуннар посетил Почтовый банк на Свартбэксгатан и снял со счета все деньги. Была пятница, и площадь возле банка была запружена представителями различных политических организаций, которые собирали деньги, ходили с транспарантами, раздавали листовки и другими подобными способами пропагандировали свои взгляды.

Гуннар Эммануэль планомерно обошел все группы и роздал им большую часть своих денег. Причем соблюдая полную, граничившую с непоследовательностью беспристрастность, поскольку одаривал поровну группы, жестоко враждовавшие между собой. Ни малейших политических предпочтений здесь не просматривается.

Через пару часов в ту же пятницу он остановил такси на Чуркугордсгатан[24]. Я предполагаю, что он побывал, как неоднократно делал раньше, на могиле Фрёдинга. Шофер Рольф Перссон какое-то время колебался, прежде чем посадить Гуннара Эммануэля, ибо вид у того был весьма странный. Глаза почти совсем заплыли, покраснели и слезились, судя по всему, он выпил. От него пахло, не спиртным, но чем-то пахло. Говорил он однако вполне связно, а после того, как показал набитый бумажник, Перссон согласился его везти.

Гуннар Эммануэль долго сидел молча, и Перссон в зеркальце видел, что у него в руках пачка коричневых конвертов и бумаг, которые он, рассортировав, вложил в конверты, заклеил их и надписал адреса. Наконец он заговорил.

— Меня зовут Гуннар Эманнуэль Эрикссон, — произнес он. — Я из Хельсингланда.

— Вот как, — отозвался Перссон. Ему вновь показалось, что пассажир пьян.

— Поговорить никогда не мешает, — сказал Гуннар Эммануэль. — А как тебя зовут?

Таксист Рольф Перссон кратко ответил. Гуннар опять замолчал, может быть, из-за холодного тона Перссона.

— Самому за руль садиться не стоит, коли выпил, — заявил он в конце концов.

— Да уж, бывает, — сказал Перссон, подозрения которого теперь подтвердились.

В молчании они подъехали к церкви Тенсты. Гуннар Эммануэль вышел из машины. Выглядел он, по словам Перссона, жутко. Глаза совсем заплыли, слезы текли ручьем. Может, наркотики или что-нибудь в этом роде?

— Удивительно, как поют жаворонки, — сказал Гуннар Эммануэль.

— Такая уж сейчас пора.

— А солнце совсем низко.

— Да, вечереет.

— Я оставлю конверты в машине.

— Вот как.

— А теперь я пойду в церковь.

— Ага.

— Ну, тогда до свидания и большое спасибо.

Он пожал водителю руку и чопорно попрощался. Перссон пожалел, что согласился на эту поездку, но сейчас отступать было поздно. Он наблюдал, как Гуннар, хромая, направляется к входу в притвор. Больше он своего пассажира не видел.

Больше ни один человек не видел Гуннара Эммануэля.

Прождав полчаса, Перссон пошел в церковь его разыскивать. Но там был только церковный сторож, который ничего не знал и ничего не заметил. За эти полчаса никто не входил и никто не выходил. Гуннар Эммануэль бесследно исчез в церковном притворе.

Рольф Перссон, подождав еще немного, начал исследовать конверты, лежавшие стопкой на заднем сиденьи. Один был адресован «Рольфу Перссону, водителю такси, Уппсала». Конверт содержал двести крон и листок бумаги, на котором фломастером было написано: «Это плата за поездку, если я не вернусь. С сердечным приветом, Гуннар Эммануэль Эрикссон.»

Еще один конверт был адресован мне и третий «Фру Берит Эрикссон, Мариеру, Хёген, 820 70 Бергшё».

Прождав еще какое-то время, Перссон вернулся в Уппсалу, чтобы сообщить о случившемся в полицию. Таким образом меня и подключили к этому делу, хотя вскоре выяснилось, что мои сведения для расследования никакой ценности не представляют.