Пастух

Лежа на спине, Нил смотрел на звезды. Дым уже не застилал небосвода; хотя на редких облаках еще виднелись красноватые отблески пожарища, шум и крики вдалеке уже почти не были слышны. Болела нога, обожженное лицо пылало, сердце билось так часто, будто хотело сломать прутья клетки и вырваться на волю, на холодный осенний воздух.

Через короткое время все звуки вокруг него утихли, и осталось одно лишь журчание струящейся воды. Приближался рассвет.

Отшельник

14. Пароход

Тихо плывет лодочка по широкой реке, качаясь на волнах. Весел у нее нет, на дне лодки плещется застоялая вода. Ее оборванный и обожженный пассажир спит, обхватив руками лавку, изредка вздыхая и вздрагивая от тревожных снов. Вдруг где-то вдалеке в утреннем тумане раздается гудок парохода, потом еще один, все ближе и ближе. Шлепают по реке два огромных колеса, стучит двигатель, с шумом скатывается вода с блестящих лопастей. На пустой верхней палубе, опершись на перила, стоит сухощавый человек в черном статском сюртуке; он встал раньше всех, при первых лучах солнца, и терпеливо ожидает теперь, когда его позовут к завтраку. А пока холодным взором через маленькие очки в золотой оправе осматривает он низкие заболоченные берега, чернеющие справа и слева в тумане, и нюхает чутким тонким носом воздух. Ему чудится запах гари.

Раздается еще гудок, и сразу же за ним с нижней палубы доносится голос: «Константин Петрович! Константин Петрович! Извольте спускаться, завтрак подан!» Человек резко разворачивается на каблуках и уходит. На палубе больше никого нет.

Гудок разбудил Нила. Он оторвал голову от лавки, огляделся и увидел нависающую над ним тушу парохода. Успел только прочесть на борту надпись блестящими латунными буквами: «Стрижъ», и чуть дальше: «Волжское пароходное общество САМОЛЕТЪ». Через миг мокрая лопасть колеса ударила по корме лодки и разнесла ее в щепки. Нос лодки задрался, и она перевернулась, выбросив Нила в зеленую, наполненную пузырями речную воду. Водяной вихрь закружил его и потащил сперва вниз, в придонную черноту и мрак, а потом вверх, к пенящемуся свету. Когда он вынырнул, пароход уже прошел мимо, и только корма его, все еще пустынная, белела в тумане. Рядом в воде плавали щепки, и болталось на волнах несколько досок, оставшихся от лодки. Нил схватился за одну из них и, толкая доску перед собой, поплыл к ближайшему берегу.

Плыть было трудно: болела сломанная нога, одежда намокла и тянула вниз. Когда силы уже почти покинули Нила, он нащупал дно песчаной косы, протянувшейся на полверсты от берега поперек русла. Бросив доску, побрел к берегу, помогая себе руками. Совсем немного оставалось, как вдруг на мелководье больная нога, под вновь обретенной тяжестью тела, подвернулась. Вскрикнув от боли, Нил упал. Песчаная коса вдруг куда-то уплыла из-под ног; берег, уже такой близкий, мелькнул и исчез под толщей взбаламученной воды, и Нил снова стал захлебываться. Он беспомощно барахтался, пробовал кричать, но крика не получалось — в его открытый рот заливалась вода.

Вдруг чья-то рука схватила Нила за шиворот, выдернула из воды и потащила дальше, к кромке желтеющей на берегу осоки. Зашуршала трава, и Нил оказался на суше. Он повалился на живот и стал кашлять, выгоняя из себя воду.

Отдышавшись и успокоившись, Нил поднял голову и оглядел своего спасителя. Им оказался маленький седой старичок в черном засаленном зипуне с рукавами, закатанными до локтей. Нил хотел было что-то сказать, но сил у него не осталось, и вместо слов из его горла вырвался не то хрип, не то стон. Старичок ловко перевернул Нила на спину, разорвал на нем рубаху и стал растирать грудь, что-то бормоча. Нил смотрел на морщинистое лицо старика и дивился: руки, только что бывшие озябшими от воды, вдруг стали наполняться теплом, сердце успокоилось, боль в ноге притупилась. Старичок будто почувствовал это, прекратил бормотать и отнял руки от груди Нила. А потом наклонился, погладил его ладонью по волосам и с улыбкой сказал: «Отдохни теперь!» При этих словах Нила сморил глубокий сон, и глаза его закрылись сами собой.

15. Расстрига

Проснулся Нил в незнакомой избе, на лежанке. Напротив сидел и чистил горох его спаситель, старичок. Черный зипун висел перед нагретой печкой для просушки. На веревке, протянутой из угла в угол, сушилась собственная Нилова одежда, порванная и обгоревшая.

Нилова спасителя звали Ферапонтом. По его словам, был он когда-то монахом, даже схимником, но ушел из монастыря и доживал теперь свой век в пустовавшей до того избе-пятистенке на выселках, в полуверсте от берега Волги и в ста верстах вниз по течению от Городца. Единственным его товарищем был ручной ворон Захарка.

Ферапонт Нилу так про ворона объяснял: