Пастух медведей

Меж нами шесть часов.
Не шесть веков, не шесть вселенных,
Что до чисел Зверя…
Не я придумал нам с тобой любовь,
Но признаю, что я — в нее поверил.
Рассудок, как нетленный Парацельс,
Рекомендует быть сильней и суше…
И грязно-серый бинт холодных рельс
Наматывает на больную душу.
Ты виновата…
Но твоей вины
Не смоет кровь, не спишет смерть, а время,
Святым лучом скользнув из вышины,
Сияньем нимба озарило темя.
Ты далеко.
Ты мыслишь об ином.
Чего-то ждешь и так боишься встречи…
Но время перевернуто вверх дном,
И мне земля могильно давит плечи.
Река судьбы необратима вспять.
Я выдохнусь, изверюсь и устану.
Я без тебя не захочу дышать
И… перестану.

* * *

Два года любви и два года боли…
С белыми ромашками иду полем.
Тем самым, которое перейти —
Не жизнь прожить и не стать в пути
Верстовым столбом. Отсчитав столетья,
Муза подарит лишь междометья
А… или О… остается наполнить смыслом
Оба сосуда, подцепить коромыслом,
Водрузить их на плечи румяной красавице,
Улыбнуться и вскинуть бровь — нравится!
В этой стране все-таки много хорошего:
Такие снега выпадают совсем задешево.
Кругом белизна… словно идешь по крылу
Ангела, а если падаешь, то во мглу
(как в омут, сразу и с головою)
Такую звездную, что ощущаешь себя — звездою…

* * *

Умерщвленные разлукой,
Мерно падают столетья.
Кажется такою мукой —
Вдох на грани диколетья…
В мире пусто, в небе жарко.
Мы не вместе, мы — одни…
Из прозрачной пряжи Парки
Я выдергиваю дни.
Этот — влево, этот — вправо,
Этот — добрый, этот — злой.
Неприкаянная слава
Под трагической золой…
Невостребованность ночи,
Ибо — некого любить.
Косу, ножницы ли точат?
Все понятно без пророчеств.
После — траур многоточий.
И вообще…
была ли нить?

* * *

Чужая женщина со мною пьет вино
Неторопливо, нежась и смакуя.
Своих стихов нигде не публикуя,
Она меня простила… И давно
Забыла все, чем пламенный накал
Осенних листьев возвышал эпоху.
А опустевший розовый бокал
Взамен напитка наполняет вздохом.
Я чувствую, как винные пары
Густым дурманом отупляют разум.
Так страстно любят плаху топоры,
Ее целуя в стоне, до экстаза…
И так могилу начинает бить
Ознобом жажды алчущего воя,
А женщина, сумевшая — убить…
Тихонько плачет.
Дай ей бог
покоя…

* * *