Пастух своих коров

При сноровке Якова Семеновича получалось вырубить из чурки лемехов шесть-восемь, не больше. Подсчитать нужное количество было трудно, и он бездумно колол и колол, отдыхая от прибауток, переругивания и любомудрия своей бригады. Набегали даже какие-то строчки, но Яков Семенович не записывал: пусть их, что запомнится, то запомнится. Временами, как шквал, набегала Ксюша, приплясывая, что-то рассказывала. Тогда он откладывал инструмент и долго смотрел ей в переносицу. «Еще наколю вот столько и начну вырезать, — прикидывал Яков Семенович. — Можно на конус, так быстрее, но лучше уступами, богаче как-то…»

Георгий приходил с работы довольный, рассказывал, что сделано за день. Поужинав, он принимался тесать из липы столбы для крыльца, фигурные, по рисунку Ксюши. Яков Семенович с чистой совестью уплывал на рыбалку дотемна.

На пятый или шестой день в обед заявился Леня, посидел рядышком, повертел в руке готовый лемешок, хмыкнул:

— Пойдем, Семеныч, поглядишь, там купол привезли.

Сердце стучало, Яков Семенович замедлил шаг:

— Погоди, Леня, куда ты несешься! Никуда ведь не денется.

Возле стройки теснились, склонившись, Митяй, Андрей Иванович, Нашивкин и Георгий.

— Семеныч, с тебя поллитра, — закричал Андрей Иванович издали. — Смотри, какая штука!

Среди выгоревшей травы стоял на невысокой шее мателлический купол, окрашенный ярко-голубой эмалью. В его вытянутую луковицей верхушку был вмонтирован ажурный кладбищенский крест.

— Швы грубые, — недовольно сказал Митяй.

— Нормально, — успокоил Нашивкин и постучал носком бота по металлу. — Не гудит, — удивился он.

— Это ж не колокол, — заулыбался Леня.

Георгий хмуро молчал, поглядывая на Якова Семеновича.

— А лемех твой, Семеныч, я выкуплю, — заверил Андрей Иванович. — Посчитай, сколько… Кстати, Митяй, были расходы. Отойдем в сторонку.

— Тяжелый? — заинтересовался Нашивкин. — А ну, Леня…

Вдвоем они приподняли купол и выпрямились.

— Так себе, — сказал Нашивкин. Килограмм семьдесят. Как холодильник. Опускай.

«Ну, что ж. Еще одно испытание, — неожиданно спокойно думал Яков Семенович, возвращаясь с Георгием домой. — Надо думать, последнее».

— А пойдем на залив, сеть поставим, — предложил Георгий. — Я давно собирался. Сам буду грести. Туда и обратно.

— Нет, Георгий, спасибо. Возьми лучше Ксюшу. А я спать буду. Глаза прямо слипаются.

7.

Двадцать восьмого августа Георгий вколотил последний гвоздь в ступеньку крыльца.

Он оглядел строение и растерялся. Порылся в кармане, достал полупустую пачку «Примы» и сунул сигарету в рот.

— Дай спички.

— Ты ж не куришь, — удивился Леня.

— Я обычно и часовни не строю, — пожал плечами Георгий и выплюнул сигарету. — Ну что, Леня, забросим топор в реку?

— На хера? Он еще, если наждаком пройтись…

— Так, Леня, поступали русские мастера в XVII веке. Храм построил — топор в озеро.

Леня пожал плечами:

— Мне-то что? Давай, отнесу да брошу.

— А ты-то при чем? — разозлился Георгий.

— Как хочешь, князь, а вмазать надо. Я, считай, месяц в этом вашем сухом законе. С лица спал.

— А где взять? — вздохнул Георгий. — Митяй в Москве, приедет только к ночи.

Леня помолчал, уставившись в небо, повернулся и побрел куда-то.

Странное дело: свершился великий труд — и никого вокруг. Деревня как вымерла. Домой идти не хотелось — Ксюшина экзальтация и печальные глаза Якова… что-то он в последнее время никакой. Правда, кажется, пишет.

Георгий пошел на выселки. Из избы вышла Женечка, приложила палец к губам.

— Тс-с. Дети только заснули. Пойдем, посидим на лавочке. Ну, что?

— Вот, закончили, — удивленно сказал Георгий, глядя на свои ладони.

— Поздравляю! — обрадовалась Евгения и чмокнула его в щеку. — Как раз вовремя…

— Да, разъезжаться начнут на днях…

— Я не об этом. Сегодня ведь праздник. Успение Богородицы.

— Совсем забыл, — улыбнулся Георгий.

— А почему у вас окошки разные? — прикуривая, сказала Евгения.

— Некогда было новые ладить. Да и за стеклом ехать… Леша порылся в загашниках, откопал.

— Ничего, угодили всем: Макарик радуется, что вертикальные со стороны реки, — придает якобы стройности, а Андрей Иванович доволен, что квадратное со стороны деревни — аккуратненькое, красивое. Да, кстати, он доску приволок, просил передать, некогда ему…

Евгения тихонько вошла на веранду и вернулась с доской.

— Чудо, что такое, — рассмеялась она.

Небольшая доска была плавно опилена в стиле «модерн» и слегка проморена марганцовкой. На ней славянскими буквами было выжжено: «Часовня святого Николая Угодника» и дата. Покрыта она была прозрачным финским лаком «Тиккурила».

— Прелесть, правда?

— Конечно. Только пусть сам и прибивает. Устал я.

На следующее утро убирали строительный мусор. Витька Крыльцов подъехал на горбатом своем «Запорожце», забил салон обрубками и обрезками — на дрова, высовывал из кармана горлышко бутылки, многозначительно заглядывая в глаза. Хлебнул Нашивкин, хлебнул Яков Семенович, остальные отказались.

Георгий с Митяем были озабочены.

— Сейчас и ехать. Когда ж еще, — сказал Митяй. — Завтра поздно будет.

— А если так срочно не согласится?

— За бабки? — засмеялся Митяй. — Святое дело. Поехали.