Пастух Земли

— Используй силу. Орбита стационера достаточно низка для того, чтобы импульсы от энергетических полей его достигали — иначе он бы не мог связываться с людьми и манипулировать твоим телом. Значит, и ты сможешь связаться с подключёнными к тебе людьми и через них подпитаться энергией психосферы. На Земле она ещё несовершенна, но её мощности должно хватить для того, чтобы освободиться от силовых полей стационера. Ненадолго, но ты должен успеть.

— Да как же мне эту силу получить?!

— Бхулак, я машина, я не знаю. Ты человек, и поймёшь, когда станет нужно…

37

Земная орбита, автоматическая станция Нации «Поводырь». 1993 год до н. э.

…Он понятия не имел, сколько времени уже длится пытка. Боль, чувство, что из него выкачивают жизнь, невыносимая тоска от этого — и титанические душевные усилия найти где-то там, вне себя, в безумно далёком доме, других людей, который помогут. Поводырь молчал, механизмы мерно жужжали и иногда попискивали, делая что-то страшное в недрах тела Бхулака, а сам он неуклонно слабел.

Он с ужасом понимал, что не может достать силой мысли ни до одного из своих детей — может, слишком огромное расстояние их разделяло, а может, Поводырь уже отключил эту его способность. Он пожалел, что не догадался спросить у Арэдви, способен ли тот сделать это.

Арэдви…

Земля молчала, словно связывающие его с ней нити обрубили кривым иргским клинком. А слабость меж тем накатывала всё чаще, боль притуплялась, и его неудержимо клонило в сон, который наверняка перейдёт в смерть.

Осознав это, он встряхнулся и, собрав всю свою волю воедино, изо всех оставшихся сил метнул свой призыв — словно во врага копьё. И получил ответ!

«Отец, где ты?»

Шамья. Видимо, их связь ещё очень свежа, и он первым услыхал его.

«Я… очень далеко. Оставайся… здесь. Я хочу говорить… вам всем».

Мысленное общение давалось очень тяжело, высасывая из него последние силы. Наступило молчание — надолго. Его на мгновение пронизал ужас, что связь с Шамьёй прервалась — теперь навсегда. Но ужас сменился вспышкой радости, когда стали приходить иные голоса.

«Отец», — Зуру-Шалик, хапиру из Ханаана.

«Отец», — капитан Ишваал.

«Отец», — старейшина Срп.

«Отец. Отец. Отец».

Они пришли все — такое случалось впервые. Ощущения были потрясающими –мучительно-восхитительными, словно он превращался в иное, неизмеримо более могущественное, гигантское существо. Десятки тысяч разумов посылали ему свои словомысли — встревоженные и… любящие. Словно понимали, что в этот миг он сражается за всех них и за весь их дом.

«Слушайте меня, — теперь он говорил куда увереннее и легче. — Где бы вы ни были, оглядитесь, почувствуйте это место, укоренитесь в нём, берите оттуда силу и передавайте мне. Всю, которую сможете забрать и которая у вас есть. Как будто ваша жизнь зависит от этого. Она от этого и правда зависит».

Мысленное общение гораздо более предметно, чем словесное: все дети поняли его, недоумений не возникло. Бхулак почувствовал, как они пытаются исполнить его приказ, и хотя не сразу, но у них получалось. Он ощутил, как с разных мест мира в него течёт сила — из стран жарко цветущих, солнцем залитых, и стран сурово-ледяных, из морей и океанов, и рек, и маленьких родников, великих гор и столь же великих равнин, от людей, животных и растений. Он вновь воссоединился со своим миром, и теперь весь этот мир стал им.

Сила переполнила и продолжала заливать его существо. Ему показалось, что сейчас она затопит его и хлынет через край, сметая на своём пути всё.

«Довольно!» — беззвучно крикнул он.

Контакт с детьми сохранялся, но несущейся от них поток силы иссяк.

«Спасибо вам», — послал он всем последнюю мысль и прервал связь.

Сила бурлила в нём, незримо делая его неуязвимым каменным великаном. Чтобы проверить её, он попытался пошевелиться, почувствовав, что незримые путы хоть и ослабли, но по-прежнему держат его. Но он ведь применил лишь маленькую толику той мощи, которая рвалась наружу. И он позволил ей вырваться.

Путы исчезли мгновенно, лишившись их поддержки, он рухнул на пол. Жужжание механизмов перекатилось, они один за другим вытягивали из его тела щупы, оставляя бегущие по коже струйки крови, отбегали или отползали прочь. Он поднялся с золотого пола и — голый и окровавленный — шагнул к столу со своими вещами.

В этот момент всю станцию пронизал жуткий утробный вой, повсюду тревожно замигали пронзительные красные огоньки.

— Я предупреждает экс-эмиссара Бхулака о его неминуемом уничтожении в случае дальнейшего сопротивления! — взвыл голос с отвратительными визгливыми нотками, совсем не напоминавший тот бархатистый и звучный, каким Поводырь говорил раньше.