— Так далеко мои стратегии пока не простираются. Ранее передо мной стояла конечная цель — полная подготовка человечества к войне Нации. После этого мои функции прекращались. Сейчас я просто не знаю. Но ты в любом случае должен тайно готовить свой вид к встрече с космическим противником и развивать психосферу своей планеты.
— Я буду это делать, — ответил Бхулак твёрдо.
С ним стали происходить странные вещи: он продолжал смотреть на драгоценный сияющий пейзаж родной планеты, но одновременно понимал всё, что происходит с ней и, главное, с живущими на её поверхности людьми. Он видел, что планета сама по себе не есть что-то монолитное, она изумительно сложная, даже… живая. Великий жар в её сердце отзывается на поверхности, прорываясь извержениями и землетрясениями, вызывая медлительное движение участков суши по великому океану. Это бурление в земных недрах изменяет и погоду на планете — не ту, которая приходит день ото дня, а длящуюся тысячелетиями. Сейчас, например, заканчивается очередной сухой период, от которого страдают народы на всему миру.
А из чёрной бесконечной бездны, в которой висел беззаботный и беззащитный шарик Земли, по нему периодически хлещет бич невидимого пламени. И там, куда попал его удар, женщины начинают рожать необычных и сильных людей, те объединяются сначала в маленькие группы, а потом в единый народ, который вершит великие дела и живёт, пока его порыв не иссякнет, он ослабеет и распадётся. Но внутри жизни народов тоже есть циклы — как и в жизни людей — младенчество, юность, расцвет, старение. А в этих циклах есть другие, более мелкие… И на всё это накладывается множество всяких других циклов, и всё это крутится, словно механизм — бесконечно сложный, чудесный, производя события, чреда которых и есть время.
А все усилия всех людей, их мысли, чувства, дела, любовь, ненависть и творчество сливаются воедино, создавая вокруг планеты светящуюся живую сферу. Сейчас она очень тонка, почти эфемерна, но поминутно крепнет, питаемая каждой новой человеческой жизнью.
У Бхулака вновь закружилась голова от грандиозности этого на первый взгляд хаотичного, а на самом деле выверенного и точного движения. Но даже оно казалось ничем — лёгкой ажурной пеной на поверхности тёмной бездны, суть которой не знали, наверное, даже мудрецы Нации и прочих могучих космических народов.
Всё это не могло — просто никак не могло быть случайной игрой природных сил. За всем этим непременно стоял непреложный замысел и воплощение. И руководство. Какой там Поводырь — жалкий механический Улликумми!.. Он в своих потужных стратегиях лишь следует природным циклам, пытаясь угнаться за ними. Даже его деяния ложатся в этот всеобъемлющий замысел, предусмотревший всё и всё расставивший по своим местам.
— Кто Ты?!
Бхулак услышал этот крик словно со стороны и не сразу понял, что он его собственный.
— Я Поводырь.
— Прости, я просто говорил сам с собой, — сказал машине Бхулак.
— Понимаю — твои схемы напряжены и выдают спонтанные ошибки. Я пытался донести до тебя ментальным путём кое-какие принципы функционирования твоей планеты и развития человечества. Но твой мозг, кажется, слишком болезненно воспринял это.
— Ничего. Я хочу понять.
Но теперь изящное переплетение циклов, обеспечивающих жизнь всего человечества, исчезло, а вместо него перед глазами Бхуалака стали проступать величественные фигуры людей.
— Отец… Мама… — растерянно произнёс он одними губами.
Да, перед ним, как во плоти, стояли охотник и пастух Таур из Аратты и жена его Ерати. Они глядели на него с любовью и печалью, не произнося не слова. Но Бхулак совершенно точно понял, что они хотели сказать ему: невозможно отринуть своё наследие, то, что тебя породило — будь то родители, или народ, или весь вид, и даже планета. И касалось это не только его одного, но и всех людей. А вечная битва между Отцом и Матерью, которую он наблюдал всю свою долгую жизнь, на самом деле пестовалась и разжигалась Поводырём — для того, чтобы лишить людей их рода, замутить их истоки, подрубить корни… Радуется же этому лишь тот, кого люди по неведению истинной его сути называют Змеем — вечное зло, враг, всегда ждущий момента для нападения. Отец же и Мать на самом деле сущи где-то в невероятных далях, которые даже не космическая бездна, но вне неё и выше, и там пребывают слитыми воедино.
Это было слишком огромное открытие, и он закрылся от него, чтобы не сойти с ума. Лишь шептал:
— Прости меня, мать Ерати.
Но тут отец и мать пропали, и стали появляться другие люди, некоторых из которых он смутно узнавал. Вот этот длиннобородый муж в белоснежных одеждах чем-то напоминает Аирьяшу. А юноша с безмятежным ликом, сидящий скрестив ноги под огромным древним деревом — Шамью. И нет ли в лукавом лице этого пастушка со свирелью черт его райяни Тапати и их новорождённого сына Куру?..