Пастух Земли

Тигр перестал быть судоходным.

Поля не орошаются.

Поля не дают урожая.**

Бхулак сделал изумлённо-скорбное лицо, приличествующее словам собеседника, хотя историю с гутиями он знал, по всей видимости, гораздо лучше, чем тот.

— Я человек мирный, — грустно вздохнув, продолжал Даму. — Слыхал я, что здесь, а Пятиградье, жизнь весела и легка, ну и пришёл сюда…

— Что же, обрёл ты здесь искомое? — спросил Бхулак.

— Нет, — ещё более помрачнев, коротко ответил шумер. — Могу ли я спросить и твоё уважаемое имя? — поинтересовался он в свою очередь.

— Меня зовут Шипад, — перевёл Бхулак своё имя на шумерский. — Я ищу здесь человека по имени Лот.

Даму поглядел на него с интересом.

— Намедни я продал досточтимому Лоту снадобье для излечения хвори его достойной супруги, — сказал он.

— Тогда расскажи мне, как найти его — у меня к нему важные вести.

— Я и сам отведу тебя, почтенный Шипад, — ответил врач, оживившись. — Идём же скорее!

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

*Указано авторство переводчика: Джулиан Генри Лоуэнфельд

** Шумерийский гимн богу Нинибу

5

Средиземное море у юго-восточного побережья Анатолии, залив Мирта. 2005 год до н. э.

Финикийский корабль вполне достойно противостоял разбушевавшемуся морю, по которому друг за другом катились валы вышиной с гору, каждые три-четыре минуты опрокидываясь на судно, словно неуклонно наступающее на укрепление войско. Однако капитан старался держать судно носом к несущимися на него грандиозным водяным горам, цветом напоминающим кипрский малахит, которым был гружен корабль. Нос с широко распахнутым Божественным Оком разрезал валы, которые рассыпались облаками белоснежной пены, а корабль, хоть и отчаянно раскачивался, продолжал держаться на плаву.

Ишваал нещадно гонял команду, издавая зычный рёв и бешено вращая глазами. Стон гребцов, пытавшихся могучими усилиями удержать вёсла, порой перекрывал грохот бури. Парус успели спустить загодя, иначе его давно бы унёс ветер, но мачта страшно скрипела и качалась, каждую минут грозя сломаться.

— Господин, спуститесь вниз, тут опасно! — прокричал капитан Бхулаку, который стоял на палубе, крепко вцепившись в прутья ограждающей решётки.

Тот собирался ответить Ишваалу, что сейчас покинет палубу, но очередной налетевший вал оторвал его от решётки и смыл за борт.

В полёте он ударился головой обо что-то твёрдое и потерял сознание, так и не поняв, что с ним случилось.

Участь Содома

Долина Сиддим, Содом. 2154 год до н. э.

— Ты очень услужлив к незнакомцу, — заметил Бхулак, когда они пробирались по узким улочкам под равнодушными, настороженными, а порой и враждебными взглядами горожан.

— Признаюсь, мне любопытно будет узнать новости из этого дома после вчерашнего происшествия, — отвечал Даму.

— То, про которое говорила безумная женщина у храма? — уточнил Бхулак.

Шумер на ходу кивнул, и, помолчав, потом заговорил с мрачной интонацией:

— Надо бы тебе знать, почтенный Шипад, что жители этого города — как, впрочем, и других в этой местности, исключая, может быть, Сигора — почему-то решили, что их Пятиградье — это богами возлюбленное сердце мира. Что они живут лучше и правильнее остальных людей, а все должны следовать их обычаям и укладу.

Бхулак слушал словоохотливого спутника с возрастающим интересом: Поводырь прислал его сюда с конкретным делом, вложив в сознание всю нужную информацию, однако этих подробностей она не содержала. Видимо, небесный наставник счёл такие сведения бесполезными для миссии.

— Как мне рассказывали местные старики, особенно привержено этому заблуждению поколение, родившееся после Войны царей, но к ним примкнули и многие более старшие горожане, — продолжал между тем шумер. — После победы, которая принесла Пятиградью обильную добычу и многих рабов, все торговцы и прочие почтенные люди из разных стран стремятся прийти в долину Сиддим. Но здешний народ делается всё более ленивым и злонравным. Молодежь не помнит скудных довоенных времен и думает, что сегодняшнее изобилие было всегда и всегда будет. Они гнушаются работой своих предков — огородничеством, разведением коз и гусей, ремёслами, даже торговлей: зачем, говорят они, если торговцы сами приносят в города все нужные продукты и вещи, а чёрную работу делают рабы. Вместо этого здешние юнцы выдумывают для себя какие-то нелепые занятия, вроде содержания домов, где молодые люди веселятся целыми днями. Или пересказывают друг другу за плату городские сплетни, при этом лгут без всякой совести. А иные вообще берут деньги за то, что на виду у всех оголяются, дерутся или совокупляются друг с другом, или со скотиной, или делают иные вещи, о каких я даже не желаю рассказывать. Их уже не влечёт просто сытая и спокойная жизнь, они желают странного…

— Вроде противоестественной любви? — уточнил Бхулак.