Пастушья корона

— Это непростая корона. Твоя бабушка говорила, она особенная, всем коронам корона. И если всем пастухам пастух возьмёт её в руки, она станет золотой. Видишь, там кое-где золото малость проглядывает.

Тиффани ела тушёное мясо — никто во всём мире не умеет тушить мясо так вкусно, как мама, — рассматривала подарок и думала о тех временах, когда матушка Болен спускалась на ферму, чтобы поужинать вместе с семьёй.

Иногда казалось, бабушка вообще не ест и обходится одним лишь табаком «Весёлый капитан». И она совершенно точно знала об овцах всё, что можно. Но стоило об этом подумать, как одни мысли потянули за собой другие, и Тиффани стала вспоминать обо всём, что матушка Болен говорила и делала. Воспоминания обрушились, будто снежная лавина, захлестнули её с головой.

Тиффани думала о тех временах, когда ходила по окрестным лугам вместе с бабушкой. Чаще всего они молчали, иногда их сопровождали Гром и Молния, бабушкины овчарки. Тиффани многое узнала тогда.

«Бабушка научила меня всему, — поняла Тиффани. — Мы ходили по пастбищам, и она передавала мне знания. Прежде всего она научила меня заботиться о людях. Ну и об овцах, конечно».

А всё, что матушке было нужно от мира, — это маленькая кибитка и щепотка паршивого табака.

Тиффани выронила ложку. Здесь, дома, на кухне, не зазорно было и расплакаться, как в детстве.

Отец тут же очутился рядом:

— Ты многое можешь, джиггат, но никто не может успеть всё.

— Да, — подтвердила мама. — И дома тебя всегда ждёт застеленная постель. Мы знаем, ты делаешь людям много добра, и мы гордимся тобой, когда ты мчишься по небу, чтобы помочь кому-то. Но ты не можешь успеть всё и помочь всем! Побудь сегодня вечером дома. Пожалуйста.

— Мы всегда рады видеть нашу девочку, но особенно приятно, когда мы успеваем разглядеть её как следует, а не так, чтоб фьють — и нету. — Отец обнял Тиффани за плечи.

Пока они заканчивали ужинать, за столом царило молчание — тёплое, домашнее. Доев, Тиффани встала, чтобы подняться в комнату, с детства служившую ей спальней, но тут мама подошла к буфету. Там, среди бело-голубых кувшинов, которые, как это ни удивительно для фермерской кухни, стояли там только для красоты, дожидался конверт.

— Тебе письмо, Тиффани. От Престона, наверное, — сказала госпожа Болен специальным материнским тоном. В том, как она произнесла имя Престона, прозвучал невысказанный вопрос.

Тиффани взяла письмо и пошла наверх, окутанная любовью и заботой родителей. Вошла в комнату, радостно вслушиваясь в родной скрип половиц, и пристроила пастушью корону на полку, где уже стояли несколько книг, пополнив свою сокровищницу, — и устало переоделась в ночную рубашку. Этим вечером она твёрдо решила забыть о тревогах и немного побыть просто Тиффани Болен, а не Тиффани Болен — Ведьмой Меловых холмов.

Потом, пока света ещё хватало, она прочла письмо Престона, и волна тихого счастья затопила её, заставив даже усталость ненадолго отступить. Письмо было чудесное. И столько новых слов! На этот раз Престон писал о том, как правильно брать скальпель — какое звонкое, холодное слово! — и как он накладывал швы, используя вместо ниток новый материал под названием «кетгут». «Кетгут», — повторила про себя Тиффани. Мягкое слово, пришёптывающее, совсем не такое гладкое и блестящее, как «скальпель», оно звучало почти целительно. А Тиффани так хотелось бы исцелить себя — унять боль от ухода матушки Ветровоск, снять напряжение от тщетных попыток всё успеть, всем угодить…

Она прочла письмо медленно, не пропуская ни единого слова, а потом перечитала ещё раз, сложила и убрала в деревянную шкатулку, где хранила все письма Престона и прекрасный золотой кулон в виде зайчихи, его подарок. Заклеивать конверт смысла не было — от Фиглей ничего не утаишь, они только перепачкают всё улиточьей слизью, старательно запечатывая вскрытые ими конверты.

А потом она уснула в комнате, где выросла, и кошечка Эй лежала подле неё.

Тиффани снова была ребёнком, окружённым любовью родителей.

Но при этом оставалась девушкой, которая получает письма от своего молодого человека.

И ведьмой. Ведьмой с очень… необычной кошкой.

А родители тем временем, лёжа в постели, говорили о своей дочери…

— Я нашей девочкой просто горжусь, — начал Джо Болен.

— И повитуха она прекрасная, — подхватила его жена и с грустью добавила: — Вот только уж и не знаю, будут ли у неё когда-нибудь собственные дети. Знаешь, она никогда ничего не рассказывает про Престона, а спрашивать как-то не хочется. С её сёстрами всё было по-другому. — Она вздохнула. — Но жизнь в последнее время вообще меняется. Вот и Винворт сегодня…

— Ой, да не переживай ты о нём, — отмахнулся Джо. — Все ребята в его возрасте пытаются гнуть свою линию. Он, конечно, пошумит, погрозится да потопает ногами, но когда нас не станет, он будет здесь, чтобы заботиться о земле Боленов. Земля — такая штука, которая всё перевесит. А железную дорогу-то уж точно.