Пастушок

Разговор шёпотом длился более двух минут. Вопросы врача были продолжительнее ответов революционерки, которые иногда прерывались хлюпаньем её носа. Все остальные стояли молча. Видимо, сделав некие выводы из беседы, Ася взяла у Женьки тонометр, затем – градусник. И давление, и температура у девочки оказались повышенными.

– Два кубика анальгина, – холодно дала Ася команду Женьке. Потом взглянула на Ксению.

– боль её беспокоит. Причины могут быть две. Более конкретный диагноз можно поставить только в стационарной клинике. Но любая из двух причин требует немедленной госпитализации.

– Объясните это судье, – пожала плечами Ксения, видимо уязвлённая повелительным тоном Аси.

– Такая возможность есть?

– Пойдёмте, попробуем. Только будет гораздо лучше, если сперва напишете заключение.

Стол имелся. Стул придвигала Ксения. Пока Женька вводила девочке анальгин и корчила рожи, чтобы её рассмешить, Ася за столом развернула такую масштабную писанину, что признаки нетерпения начала проявлять даже адвокат, уж не говоря про двух автоматчиков, хотя Женька, ставшая обезьяной, нравилась им по-прежнему. Наконец, поставила Ася точку, и, взяв листок, отправилась с адвокатом в другую комнату. В совещательную. Их не было минут десять. Всё это время Женька сидела с Анечкой, и они улыбались одна другой, как две ненормальные. Разговаривать запрещалось, поскольку Женька не обладала врачебными полномочиями.

– Пошли, – сказала ей Ася, когда вернулась. Она вернулась одна и была мрачна. Женька поднялась.

– Вы уже уходите? – очень тихо спросила Анечка.

– Да, – ответила Женька – проститься ведь было можно, – ещё увидимся! Давай руку.

Анечка улыбнулась и протянула руку. Рука была очень тонкая и казалась почти прозрачной. Ася и Женька крепко её пожали и быстро вышли.

Приставы и бойцы Росгвардии кое-как спасли их от журналистов. Те всё равно пытались им задавать разные вопросы, крича на весь коридор. Но две медработницы понимали, что лучше не реагировать, потому что любое слово, произнесённое ими, будет оформлено сучьими комментариями и вряд ли принесёт пользу. Гвардейцы их довели до самой машины.

– Ты говорила с судьёй? – обратилась Женька к своей напарнице, когда дядя Володя завёл мотор и «Скорая помощь» тронулась.

– Говорила.

– Ну, расскажи!

– Охота тебе? – пожала плечами Ася, взяв сигарету, – вхожу, а она сидит, кофе пьёт вместе с секретаршей и прокуроршей. Все три хохочут – похоже, над анекдотом. Какой-то доктор наук, судя по лицу, что-то им читал с телефона. Я эту мразь рукой отодвинула, объяснила судье, что речь, скорее всего, идёт о почечной недостаточности, нужна госпитализация. И официально вручила ей заключение.

– А она?

– Сказала: «Спасибо, мы примем к сведению!» И выставила. Лениво махнула ручкой – иди, мол, к чёртовой матери, не мешай анекдоты слушать!

Дядя Володя вырулил на Садовое. Женька крепко задумалась, глядя вдаль, на поток машин и стёкла домов, сияющие под солнышком. Даже здесь, где всё было сделано человеческими руками, приход весны впечатлял, менял настроение, уносил мечтами к дальним дорогам.

– Аська, там был орёл? – вдруг спросила Женька. Ася курила, слегка опустив стекло и слушая ветер.

– Какой орёл?

– Двуглавый, с когтями.

– Был. На стене. И в зале суда он висит. А что?

– Как думаешь, он отпустит двух этих мышек?

– Вряд ли, – ответил дядя Володя, переключая скорость, – он двухголовый. Если, к примеру, два человека долго вместе живут, у них с трудом выйдет даже простое дело. А доброта – штука сложная.

Через сорок минут, читая в смартфоне новости, Ася с Женькой узнали, что их недавнюю пациентку вместе с подельницей Мещанский районный суд города Москвы оставил под стражей.

Глава шестая

Лёшка слыл жеребцом. Кроме Розы Викторовны, имевшей обыкновение раздеваться перед ним полностью, сразу после чего он звал её мужа, к нему захаживали две дамы существенно помоложе. Обе они проживали в третьем подъезде, который был за углом. Звали их Захарова Лена и Андрианова Катя. Вторая пользовалась гораздо большим успехом, так как была очень высока ростом и симпатична лицом. Все её считали самой скандальной личностью в доме, что было правдой только отчасти, поскольку трезвая Андрианова ненавидела всех пассивно и молча. Именно всех. Лёшка не являл собой исключение. Он ведь был всего лишь деталью в сложном механизме судьбы Катьки Андриановой. А любая деталь подлежит замене.