Пастырь

– Сейчас всего лишь скромный инок, – наложил крестное знамение на чело казака священнослужитель. – И не по статусу мне в мирские дела влезать, однако советы и поучения давать не воспрещено. Есаул, отойдём в сторонку, пошепчемся.

После краткой беседы есаул сдвинул на затылок фуражку и почесал лоб.

– Ну и хитёр ты, батюшка Алексей, у тебя ни одна пуля зря не пропадёт.

– Чтобы зря не пропала, посади своих казачков за пулемёты, а под колени им кирпичной крошки насыпь, шинелькой прикрой и прикажи сидеть не шелохнувшись. Тут под стеной полно битого кирпича рассыпано, – продолжал чудить батюшка.

– Пошто станичников зря мучить? – нахмурился есаул.

– Уж больно лики у твоих казаков благостные, – подмигнул инок и поведал очередную хитрость: – А мне за пулемётами злобные рожи потребны.

Есаул взял командование «парадом» на себя и всё исполнил в точности. Поэтому, когда толпу пленных вывели из пакгауза и поставили вдоль длинной, истерзанной пулями стены, то злые напряжённые физиономии казаков произвели нужное впечатление на разом притихших блатарей. Даже подошедшему поглазеть на представление полковнику показалось, что казаки выглядывали из-за пулемётов, как голодные злые цепные псы из собачьей будки. Спустит хозяин с цепи, и разорвут стайку дворовых котов на кровавые ошмётки. Солдатский строй, ощетинившийся зловеще сверкающими на солнце штыками, тоже не добавлял оптимизма блатной компании.

– Требуем суда по законам Временного правительства! – раздался выкрик какого-то оптимиста из глубины толпы пленников, растянувшейся вдоль стены. – Нам Керенский свободу дал.

– Дезертиров судят по законам военного времени, – вышел чуть вперёд есаул и поднял оголённую шашку. – И мера наказания одна – расстрел! Рота, цельсь!

От такого резкого оборота дела у блатной братвы дыхание перехватило. Никто, оказывается, не собирался возиться с преступниками. Каждый знал грешок за собой, но настоящих дезертиров были единицы. Большинство из пленённых урок только весной вышли по амнистии из тюрьмы и даже никем не призывались на фронт.

– Приостановите казнь! – внезапно разнёсся громкий голос вышедшего из-за спин солдатской шеренги чернобородого верзилы, облачённого в монашескую рясу. Лик его тоже был грозен, но поднятый над головой медный крест сверкнул лучом надежды. – Есаул, дайте шанс грешникам покаяться перед смертью.

В толпе обречённых взорвался общий крик. Все взывали к справедливости, но никто не решался шагнуть из тени от высокой стены пакгауза к залитой солнечным светом полосе, контролируемой чёрными зрачками винтовочных и пулемётных стволов.

– Кто желает покаяться и вступить в святое воинство, дабы искупить свою вину кровью – сделайте шаг к истинному свету и преклоните повинную голову! – громко, нараспев, читал, словно молебен служил, рослый батюшка. Он не слушал суетных оправданий грешников, а лишь призывал к спасительному действу.

И, будто подгадав момент, налетел жуткий порыв ветра, поднявший из-под стены наметённую временем пыль. Серое облако удушливой волной накатилось на грешников, засоряя глаза и забивая ноздри. Почти на ощупь люди неосознанно делали шаги к спасительному свету. Лишь выйдя на солнечную сторону, они чувствовали неимоверное облегчение, словно сбрасывали с плеч невидимый давящий груз. Дышать становилось легко и свободно, только глаза слезились, очищаясь от пыли тёмной скверны.

Откуда ни возьмись, перед бредущей к свету плачущей паствой возникли письменные столы с форменными бумажными бланками. Требовалось лишь вписать личные данные рекрута и получить подпись. По уговору с полковником присланные писари споро оформляли документы почти что добровольцев. Никто из ступивших на спасительный путь грешников не желал возвращаться в давящее душу и тело серое марево в тени гиблого пакгауза. Люди надеялись на продолжение жизни, на возможность сбежать по пути следования эшелона к фронту или чуть позднее уползти из полевых окопов. Может, кого-то поймают, может, расстреляют, но шансов выжить потом будет гораздо больше, чем у оставшихся стоять под прицелом обозлённых казаков. Суровых палачей не разжалобить стенаниями о гуманности и милосердии законов Временного правительства. В том, что псы самодержавия с удовольствием разорвут дезертиров на части острыми зубами пулемётных лент, не сомневался никто.

Когда все грешники единодушно подписались в мобилизационных документах, рекрутов построили в длинную колонну и под конвоем повели на склады переодеваться в солдатскую форму. Лишённые вожаков, усталые и голодные, полностью деморализованные бандиты понуро брели по запасному пути, спотыкаясь о шпалы.

– Отлично сыгран спектакль, господа, – подойдя к Алексею и есаулу, похлопал в ладоши полковник. – Я сам чуть не прослезился, глядя на искреннее раскаяние грешников. Да и остальная массовка у вас хороша. Особенно замечательно казачки роли палачей сыграли. Я уж подумал, что кто-то из них вот-вот сорвётся и полоснёт пулемётным огнём по толпе. Фарс удался на славу.