Пастырь Добрый

   Что же касается общей исповеди, Батюшка считал ее недоразумением: «Многие думают, что они исповедались, а в действительности — нет». Ссылки же на практику о. Иоанна Кронштадтского считал необоснованными: «То был отец великой духовной силы, и мы с ним себя сравнивать не можем» [40].

   На беседах этих почти всегда присутствовали молодые сослужители Батюшки, и потому он сильно говорил о том, что со стороны священника не должно быть формального подхода к кающемуся, что надо вникать во все обстоятельства греха или преступления, учитывать силы и возможности данного человека, что требник с его правилами и эпитимиями является лишь показателем тяжести греха, а не таким руководством, которого во всех случаях следует буквально держаться. При этом Батюшка, как всегда, приводил разительные примеры сухого формального подхода некоторых духовников к исповедующимся, рассказывал и о случаях, когда ему приходилось спасать от покушения на самоубийство людей, пришедших в отчаяние. Рассказал и такой случай: Приходит ко мне женщина на исповедь: встала на колени, а подняться не может от одышки: грузная она такая, никак не встанет, а я тоже «грузный» — никак не подниму ее. «Выполнила, — говорит, — эпитимию в 50 поклонов в день за то, что в Успенский пост ела скоромное, а теперь–то вот и не могу, совсем задыхаюсь от одышки и отеков.

   Однажды на многолюдном собрании всеми присутствующими, а особенно о. Сергием и чудовскими сестрами было отмечено, что храм переполняется, а надлежащего порядка в храме нет. Было выражено желание участвовать в жизни храма, но неизвестно, кто за что отвечает. Было решено распределить между сестрами, постоянно бывающими в храме, обязанности по поддержанию в нем чистоты и порядка; выделить ответственных за ризницу, за ежедневное пение и чтение на клиросах; назначить помощниц Лидии Александровне (просфорне) [41]по печению просфор; братьям, прислуживающим в алтаре, поручить ежедневную там уборку, и многое другое. Так образовались «послушания». Сестрам, чтобы выделить их от прочих богомольцев, выражено было пожелание: кто может, сшить себе серые платья и белые или черные косынки.

   Часто на этих собраниях Батюшка вскрывал печальные факты вспышек самолюбия, нетерпения, обид, эгоизма своих духовных чад. Пришла одна женщина в первый раз помолиться в наш храм, встала перед образом; приходит другая, из завсегдатаев, и требует: «Подвиньтесь, это я здесь стою»… На выраженное недоумение следует уже настойчивое: «Я тут 25 лет стою, это мое место»…

   «Что же, — со скорбью спрашивает Батюшка, — значит за 25 лет ничему не научилась?..»

   Батюшка никогда не называл имен, но со слезами приводил факты, в которых заявляло себя себялюбие и ярко проявлялось непонимание духа его учения и его подвига любви и служения всем. Все более слабеющий, он тяжело переживал ссоры и мелочные недоразумения между сестрами. «Я готов, не покладая рук, работать, но ваши ссоры меня подкашивают окончательно: вы сами подпиливаете сук, на котором сидите»… И эта глубокая скорбь, никого не обижающая и не задевающая, невольно пробуждала совесть, сознание виновности у ее причинивших и была самым действенным средством воспитания и врачевания недугов душевных. Батюшкины беседы производили глубокое впечатление на всех присутствующих и были незабываемы.

   До того времени богослужение в маросейском храме совершалось по общепринятому в приходских храмах порядку, при участии наемных певчих [42] и довольно сокращенно. Особенностью было только совершение утрени с вечера, тогда как везде она предваряла Литургию.

   Но когда около Батюшки собирались ревнители духовной жизни, да еще люди изучавшие богослужебный устав, создавалась возможность более точного соблюдения устава. Инициатором этого был о. Сергий Мечев, особенно его поддержали духовные дети владыки Арсения, привыкшие к монастырскому чину церковной службы. Сам Батюшка давно тяготился и поспешностью и сокращением службы и театральным пением наемного хора и неблагоговейным служением своего старого диакона, но все терпел «нужды ради».

   Конечно, он благословил начинание и предложение о. Сергия, и однажды обратился к чудовским: «Я откажу наемным певчим, которых прямо–таки не переношу, а пойте и читайте вы». Старшей из них он предложил быть канонархом [43], поскольку она четко и громко могла произносить стихи, чтобы народ мог без труда петь стихиры: «Я надеюсь, что с Божией помощью вы справитесь с церковной службой. Господь да благословит вас начать и исполнить это дело».

   На первых порах большая длительность богослужения, новые более строгие порядки вызывали немалое недовольство и ропот у привыкших к привольной старинке прихожан, но Батюшка не любил отступать от раз принятого пути, одобрял и клиросных и всех остальных: «Ничего, не смущайтесь, потом все будут утешаться и вас благодарить. А я таков, что если в добром деле на пути встают препятствия, то мне тем более хочется преодолеть».