Пастырь добрый

– Не надо, – попросил Бернхард участливо. – Не пытайтесь освободиться – любое движение только сделает хуже. Отнеситесь к своей участи спокойно, как подобает ex officio вам обоим, и вам не доведется испытывать лишних страданий прежде должного времени. Но, разумеется, выбор за вами – quoniam sicut abundant passiones Christi in nobis ita et per Christum abundat consolatio nostra[167].

– Что за чушь ты там несешь?.. – выдавил Курт, собирая все силы для того, чтобы не думать о перевивших его опаляющих щупальцах и о том, каково подопечному, не защищенному от них толстой кожей. – Каким боком Христос при этой пакости…

– Videntes non vident et audientes non audiunt neque intellegunt

[168], – снисходительно вздохнул тот, возведя к серому небу беспросветную черноту глаз. – Неужто вы не помните, майстер Гессе, что сказано у Экклезиаста? Еt laudavi magis mortuos quam viventes[169]…

– …propter hoc maledictio vorabit terram et peccabunt habitatores eius ideoque insanient cultores eius et relinquentur homines pauci[170]

, сказал бы я, коли уж ты такой охотник до цитат, – отозвался Курт, чувствуя, как все более вытягиваются вывернутые мышцы рук, начиная простреливать болью в лопатки.

– Вы полагаете наказанием то, что совершили ваши братья почти девяносто лет назад? – уточнил Бернхард снисходительно. – Это не кара для моей паствы, но освобождение и возвышение – ибо еще до того, как был брошен первый факел под ноги первого из моих чад – каждый, все, как было сказано, ipsi in nobis ipsis responsum mortis habuimus ut non simus fidentes in nobis sed in Deo qui suscitat mortuos[171], майстер Гессе. И propter quod dicit surge qui dormis et exsurge a mortuis et inluminabit tibi Christus[172]!

– Более идиотской ереси еще не было, – болезненно прошипел Бруно рядом. – Чертов безумец, ты что – впрямь уверен, что вот эта дрянь, что торчит у тебя из спины, – ангельские крылышки?

– Везет нам в этом деле на чокнутых, – стараясь не шевелиться, напряженно выговорил Курт, невероятным усилием воли сумев родить подобие улыбки. – И все как один заморочены на Священном Писании – лишнее доказательство тому, что Конгрегация не напрасно запретила изучать оное самостоятельно. Вот к чему это приводит.

– Храбритесь, – отметил Бернхард с одобрением, неспешно кивнув. – Это хорошо. Я не ошибся в вас – в вас обоих. Лишь майстер Ланц меня разочаровал, но, впрочем, на него у меня особенной надежды и не было… Но – отчего ж ересь? «Quid incredibile iudicatur apud vos si Deus mortuos suscitat[173]», майстер инквизитор?

– Я – не инквизитор, – фыркнул Бруно; тот Бернхард вздохнул:

– Ну, не скромничайте… Итак, consepulti enim sumus cum illo per baptismum in mortem ut quomodo surrexit Christus a mortuis per gloriam Patris ita et nos in novitate vitae ambulemus

[174]; вот вам ответ.

– Сомневаюсь, что Иисус имел в виду этих пыльных кадавров, говоря об обновленном человеке, – уточнил Курт. – Смею допустить, что и святой Павел разумел нечто иное. А что до тебе подобных, то в Притчах сказано четко: «Vir qui erraverit a via doctrinae in coetu gigantum commorabitur[175]». Приметы же того, что дорога твоего разума разминулась с тобою давным-давно – налицо.

– А это занятно… – тихо проронил Бернхард, и темные щупальца за его спиною на мгновение перестали биться, замерев, точно задумавшись вместе с чародеем; слова человека у подножия обгорелых крестов явно не были ответом его словам, а лишь откликом на что-то, чего он не видит и не слышит, но что совершилось мгновение назад. – Весьма занятно…

Несколько серых фигур у края толпы, неслышно шелохнувшись, внезапно опали, осыпавшись пылью под ноги своих собратьев, и тихой быстрой поземкой унеслись прочь, вскоре исчезнув за поворотом каменной ограды одного из домов. Курт сжался, вновь попытавшись выбиться из объятий, прижимающих его к перекладинам, и едва не застонал от боли в руках и шее, ударившей в голову яркой ослепляющей молнией.