Пастырь Вселенной

Легко сказать — Владимир мысленно поблагодарил Господа за свое увлечение тренажером, — для того чтобы залезть на нижнюю ступень, ему пришлось подтянуться, что, слава Богу, он еще не разучился делать. Володя спиной улавливал сострадание во взглядах православных священников и епископов. Владимир поймал себя на том, что ему представлялось странным, как это молния или какое-нибудь еще более страшное природное явление до сих пор не взорвало, не разрядило собою чудовищное противостояние двух несовместимых, казалось бы, в одном зале полюсов мироздания — христианского, воплощенного в архиереях и священниках, стоявших внизу, в каких-нибудь двадцати метрах от трона, и Императора, будто вовсе и не изображавшего из себя божество, но попросту являвшегося им.

Поверхность второй ступени оказалась вровень с Володиными глазами — на нее и на пару других, чья высота плавно убывала, Володе пришлось забираться, подтягиваясь на руках. Красная ковровая дорожка, которой были покрыты ступени, также незаметно сужалась, подчеркивая иллюзию. Снизу же складывалось впечатление, будто Владимир, поднимаясь к Императору, сам увеличивается в размерах, все с большей легкостью преодолевая ступени. Вот уже Володя оставил позади ступеньки, на которые ему приходилось залезать, закидывая на них ногу; выше ему стало по силам подыматься по ступеням так, как это вообще-то и положено — шаг за шагом. Император, облаченный в одежду, сделанную, вероятно, из чистого золота, как и трон, безо всякого интереса или сочувствия, как и подобает божеству, взирал на усилия Володи, по его требованию восходившего по ступеням к самому седалищу анданорского самодержца.

Внезапно Володя ощутил запах паленой резины — он мгновенно сопоставил его с неожиданным теплом, жаром почти в стопах. Взглянув под ноги, Володя увидел, что его тюремная обувь, более всего напоминавшая земные кеды, плавилась резиной подошв на раскаленной докрасна материи ковровой дорожки, с тихим писком испуская, под напором, маленькие клубы зловонного дыма. Владимир, которому оставалось всего пять ступеней до самого трона, отпрянул, поняв, что еще пара секунд — и жариться на противне коврового покрытия будет уже не обувь его, но стопы. Император, судя по всему, был нисколько не озабочен и не обрадован Володиными проблемами — он безучастно взирал на копошившегося у его ног смертного, которому — и это естественно — так и не удалось подняться до божественных высот самого Императора. Володя развернулся, чтобы спуститься на пару ступенек — он понял, что раскаленной дорожка была только в непосредственной близости от Императора, — и, поспешно спускаясь, невольно поразился, как перспектива разновеликих ступеней смотрелась отсюда, свысока. При взгляде сверху тоже складывалось впечатление, что все ступени одинаковы, но высота трона по этой причине не воспринималась столь большой, как была в действительности, а вот духовенство, ростом вровень с краем нижней ступени, воспринималось делегацией не карликов даже, но гномов. Володя чуть не упал — резина подошвы его левого ботинка, застывая, приплавилась к уже не горячей в безопасном отдалении от Императора ковровой дорожке, и он, с трудом отодрав ее, чуть не свергся вниз. Владимиру было отвратительно, что он невольно сделался словно бы актером в постановке про Икара, дерзнувшего подняться к Солнцу, но опалившего себе крылья. Снизу-то священникам не было видно дыма, они не ощущали запаха паленой резины — смотрелось все, должно быть, так, смекнул Владимир, словно он отшарахнулся от Императора, сраженный его божественным величием, рядом с которым смертный находиться не вправе.

Он обернулся и поднял взгляд на Императора, уже безучастно глядевшего ему в глаза.

— Ну, что? — спросил Император, словно Володя проделал весь этот унизительный и тяжелый физически путь и возможный-то лишь для человека в неплохой спортивной форме не по его приказу, а по своей инициативе.

Владимир не нашелся, что сказать, и, смутившись, молчал. Император сидел метрах в четырех, вперед и вверх от Володи, изваянием из плоти и золота — руки на поручнях, ни один мускул лица не дрогнет.

«Это всего лишь человек», — давно уже мысленно твердил себе Владимир, словно молитву. Но верилось в это не слишком — столь великолепно поставлены были спецэффекты.

Наконец, он соизволил разомкнуть уста и промолвил, причем Володя услышал звук его голоса как бы со всех сторон:

— Твои жрецы ведут себя дерзко, Владимир. Они оскорбили нашего верховного жреца, Ктора, отказавшись поклониться богам Анданора.

«Как у Гудвина в Изумрудном городе», — вспомнилась вдруг Володе история мошенника из страны Оз, тоже гораздого на спецэффекты. Это короткое сопоставление как-то сразу уменьшило благоговейный трепет и позволило Владимиру чувствовать себя более раскованно. «Я Гудвин, великий и ужасный… Я везде…»

— Если бы они поклонились вашим богам, — спокойно парировал Володя почти не сбивающимся голосом, — то наш Господь не послушался бы их молитв.

— Вот как? — удивленно заметил Император и надолго затих.