Пастырь Вселенной

– И, наконец, о вашей участи, – уже не столь миролюбивым тоном, как раньше, начал Император, поднимая со стола роковую бумагу. – Я долго размышлял над этим вопросом и в итоге пришел к твердому решению, для фиксации непреклонности которого в том числе и пригласил сюда этих двух юных гвардейцев, – теперь Император уже обращался к молодым охранникам, стоявшим посреди зала по стойке “смирно”. – Они будут впервые в своей жизни присутствовать при подобном поучительном событии, которое произойдет здесь сразу после объявления мною моего решения. Итак, – начал Император, взяв лист. На протяжении последних своих слов правитель ни разу не взглянул ни на Володю, ни на Лею, словно опасаясь встречаться с ними взглядом, что было истолковано Владимиром как крайне неблагоприятный знак.

И в этот самый момент в малый тронный зал, обыкновенно использовавшийся Императором для допросов и встреч с агентами, почти влетел изможденного вида человек в жреческом облачении. На нем был длинный белый халат с драгоценным поясом из кожи редкой анданорской золотой змейки, отличающейся особенно острым умом и смертоносным ядом, – отличительным знаком высшей ложи анданорских жрецов. Выше был лишь Верховный жрец и Совет Двенадцати – Император просто-таки мечтал, чтобы Антор вошел в этот совет особо приближенных к Ктору. Дело в том, что Антор был его человеком не только среди жрецов, но и в роду Ктора – а лишь из рода Ктора мог, по традиции, назначаться новый Верховный жрец. Антор был другом Императора еще в далеком детстве и затем, когда Император унаследовал престол так рано скончавшегося от изнурительной болезни отца, стал его осведомителем и ценнейшим агентом в стане жрецов. Более того, он был единственным человеком Императора в Высшей жреческой ложе. Именно его, и никого иного, прочил на роль Верховного жреца правитель в случае, если с Ктором пришлось бы все же покончить.

Но Антор не встречался с Императором явно, средь бела дня, множество последних лет. Уже одно то, что он вот так, запросто явился во дворец, должно было, когда слух об этом дойдет до Ктора, так скомпрометировать его в глазах Совета Двенадцати, что самодержец мог попрощаться с еще минуту назад вполне реальной надеждой вхождения Антора в Высший Совет. А в случае смерти Ктора лишь один из этого треклятого совета, так уж сложилось, мог наследовать сан Верховного жреца.

По всему этому Император, заметно побледнев, подскочил к своему другу, которого он впервые за много лет видел лично, бросив лист со смертным приговором на стол, откуда за минуту до того его и поднял, и увидел, что Антор не просто плохо выглядел, и вовсе не оттого, что запыхался, вбегая во дворец, будто за ним гналась стая стингров, – дело было серьезнее. Непонятно было, как он вообще-то держался на ногах. Лицо Антора было иссиня-зеленым, будто он скончался три дня назад. Розовыми на этом лице были только глаза с полопавшимися сосудами и вывернутыми веками. От жреца исходил явственный запах тления, и, не без брезгливости и испуга полуобняв своего умиравшего друга за плечо, Император, ни слова не говоря прочим, оттащил его слабеющее с каждой секундой, едва переступавшее ногами тело в сопредельный звукоизолирующий покой.

– Рассказывай! – велел Император Антору, усадив его в мягкое кресло, где тот смотрелся особенно неживым.

Будто пробудившись от полудремы, Антор открыл рот, и на Императора дохнуло оттуда такой гнилью, что он с трудом заставил нарождавшуюся было брезгливую гримасу не исказить черты своего божественного лица.

Тяжело и зловонно дыша, жрец произнес вялыми, мертвыми какими-то губами:

– Я сегодня охранял собрание Совета Двенадцати. Заговор, Император. День, два – есть. Больше – нет.

Антор дышал хрипло и очень часто, казалось, он уже произнес свои последние слова. Недолго думая, Император достал из кармана своего облачения стимулирующий баллон, аэрозолем из которого сегодня привел в чувство спящих в стене пленников, и, нажав на педаль в крышке, оросил лицо умиравшего друга живительной взвесью. Это не могло быть провокацией – Антор был одним из немногих, быть может, единственным, кому Император действительно доверял.

Взор жреца сделался осмысленным и благодарным. И секунды не теряя, продолжил свою речь:

– Две тысячи лет назад... В Империи было запрещено Искусство Мыслесмерти... – скороговоркой выдавил из себя Антор.