Пастырь Вселенной

“А мне-то, – забеспокоился он, подбегая к темному и вовсе не освещенному контуру школы, в которой учился когда-то в незапамятную эпоху и куда сейчас и бежал привычным с детства, впечатанным в подсознание маршрутом, – придется теперь исповедаться, наверное, в убийстве анданорца”. Владимир ощущал, что словно бы кровь, которой брызгало тело, бессильно ворочаясь, елозя по асфальту, втекла в него самого, осквернив его куда как много хуже, чем если бы он наелся мяса в Страстную пятницу. Владимир остро захотел пойти в храм и исповедаться в убийстве – сейчас же он стоял у черных по серому контуров школы и неузнаваемо выросших за последние годы деревьев и, ни секунды не медля, несмотря на столь отвлеченные мысли, стремительно и сильно взмахнул рукой с зажатой в ней воющей металлической башкой бешеного гризли и запульнул ее на самую крышу трехэтажного здания школы. Теперь голова медведя выла сверху, это было намного тише, но отчего-то еще более зловеще. Словно из компании, состоявшей из Володи, мертвой головы и воющего медведя, ушел воющий медведь, и голова стала от этого сразу как-то еще более мертвой. Да и действительно, смекнул Владимир, она начинала остывать, потому и казалась с каждой минутой все более неживой.

И Володя помчался мимо подслеповато потушенных окон и пока еще спящих подобием смерти очертаний деревьев обратно к автобусной остановке, стремительно, ощущая себя Персеем, сжимающим в руке голову горгоны Медузы. Сравнение это, пришедшее в собственную Володину голову, было тем более верным, что Владимиру очень не хотелось больше заглядывать в лицо убитого им анданорца. Это было отчего-то патологично – смотреть в лицо отрезанной тобой головы, будто ты – маньяк. Владимир выскочил, волоча остывающий трофей, на залитую оранжевым светом тихую-тихую теперь магистраль, пересек ее в обратном направлении тропой трамвайных пассажиров и присоединился – к другой своей компании, ждавшей его на остановке. Тут было гораздо веселее – здесь была его кувалда, а также пленный анданорец; когда Владимир забежал в нишу остановки, тот, судя по всему, был без сознания, но, растолкав его, Владимир добился-таки скорбного стона из-под такой же маски яростно вылупившегося гризли, какую он только что закинул на крышу родной школы. Только голова в этой маске была хотя и сотрясенной, но живой, и кровь, необходимая для питания заключенного в ней мозга, пока что циркулировала по предназначенным для этого жилам, а не заливала асфальт. Снег же, наметенный под крышу остановки, был красным от вот такой как раз, вытекшей мимо, крови. И мертвое тело, без головы уже, валялось рядом.

Володя грубо оттащил как живого связанного пленника, так и пленника мертвого, несвязанного – не убежит – в дальний угол стеклянной ниши остановки, под рекламу кошачьей еды. “Да уж, – цинично шевельнулась в уголке сознания та же гадкая незнакомая мысль, – котик бы с удовольствием обгрыз анданорскую голову и шейку бы обглодал”, – и, наспех сгребя ногами и плакатом с призывной стюардессой туда же, в кучу, кровавый снег, Владимир, встав над грудой тел – одно мертвое, внизу, другое пока что живое – сверху, любовно придвинул к себе кувалду и закупорился изнутри плакатом. Не прошло и минуты, как Володя услышал стремительно нараставший, такой знакомый уже стрекот анданорских бэтээров. Владимир через почти непроглядно узкую щель сбоку увидел, что их не менее пяти. Они ехали именно по этой самой улице, которую две с половиной минуты назад Володя пробегал с окровавленной головой, а еще на пять с небольшим минут раньше – с той же головой, но закупоренной в воющем шлеме.

Раньше Владимир думал, что вот так, до секунд, все можно успеть, только если ты персонаж фильма, или лет 10 учился в разведшколе, или если ты разбойник в третьем поколении. АН нет. Помощь ли Божья, удача ли, случай ли, судьба, звезды, инстинкт – нечто из этого или все это вместе сделали так, что Владимир отработал роль столь совершенно, сколь это вообще было возможно. Владимир даже не знал, что броневики появились так поздно – почти через девять минут – только потому, что сперва прочесывали по спирали более широкий спектр, чтобы поймать бойца Сопротивления, если он хотел бы сбежать куда подальше. Теперь же, осмотрев естественные укрытия, включая злосчастную остановку, удостоенную, разумеется, лишь беглого взгляда – она была откровенно пуста, как коробка фокусника, – двухместные маневренные бэтээры дождались пехоту, полностью блокировавшую цепью квартал, в центре которого, на крыше школы, выл шлем убитого патрульного. И в том квартале штурмовики, возглавляемые носящими маску стингра, заглянут в каждую квартиру, в каждый закуток. Но патруль номер 217 и банда повстанцев – захватчикам и в голову не могло прийти, что это сделал один человек, да еще таким незамысловатым орудием, – пропали бесследно.