Пастыри. Черные бабочки

На отпечатанных типографским способом плакатах темнели удивительные лозунги: «Российские дети имеют право на сытую жизнь в США!», «Американские родители, мы с вами!» и даже: «Детдома — позор России!».

— Э-э-э, Николай Кузьмич, — граф Торлецкий приподнял свои темные очки и внимательно вгляделся в митингующих, — не объясните ли вы мне, что здесь происходит…

— Да на днях наши законодатели наконец-то ужесточили правила усыновления для иностранцев! — ответил Громыко. — Правда, для этого понадобилось, чтобы приемные родители пятнадцать наших детишек забили в этих гребаных Штатах насмерть, сволочи. А один, тварь такая лысая, по телеку его показывали, пятилетнюю девочку усыновил и сразу насиловать ее начал, как только привез. И семь, что ли, лет этим занимался, угребок. Жаль, не в нашу зону его посадили…

— Погоди-ка, — не понял Илья, — так что же, эти вот, — он кивнул за окно, — америкосов поддерживают?

— Ну ты ж видишь, — Громыко скривился. — Как всегда, шваль всякая собралась. Правозащитники, фруктолюбы, «общечеловеки»… Вот уж кто в натуре позор России!

«Транспортер» поравнялся с крайним демонстрантом — огромным, пучеглазым и нездорово толстым мужиком в длинном пальто. Мясистый свекольный нос нависал над курчавой бородой, такие же цыганистые волосы выбивались из-под вязаной «петушком» шапочки. Видимо, бородатый только что подошел, и свой плакат он развернул на глазах сыскарей.

На белом куске ватмана, прикрепленном к длинному древку, на двух языках значилось: «Лучше быть сытым американцем, чем голодным русским!»

— Остановите, пожалуйста, Николай Кузьмич! — вдруг раздался с заднего сиденья голос Мити.

— Чего, укачало? Или приспичило? — Громыко прижался к тротуару и выключил двигатель.

Выскочив из машины, мальчик подбежал к бородатому демонстранту и что-то крикнул ему. Тот, с высоты немаленького своего роста, брезгливо посмотрел на Митю и сделал характерный жест рукой — мол, отвали, мелюзга.

На повторное обращение реакция оказалась более агрессивная: здоровяк перехватил плакат в левую руку и довольно сильно толкнул едва достающего ему до подмышки мальчика. Митя отлетел в сторону, лишь чудом не грохнувшись на землю.

— Ну, я ему сейчас, морде толстожопой! — зарычал Громыко и полез из-за руля, но железная рука Торлецкого легла ему на плечо:

— Подождите, Николай Кузьмич…

Вокруг Мити и бородатого сгрудилось несколько демонстрантов. Они что-то доказывали мальчику, но он упорно стоял на своем. Перепалка продолжалась минуты три и закончилась тем, что Митю стукнули зонтом. Постаралась одна из библиотекарских тетушек, пунцовогубая пожилая кокетка с триколорным бантом на груди.

И тогда Митя, тщедушный скромный любитель ботаники Митя, побледнев, сжал губы и неожиданно прямой ногой ударил бородатого в пах. Тот выпучил налитые кровью глаза и присел, ухватившись за причинное место.

Сыскари распахнули двери микроавтобуса, но вмешаться не успели: худенький подросток ухватил здоровяка за уши и с молодецким хаканьем натянул побагровевшее откормленное лицо «защитника интересов русских детей» на свое острое, обтянутое вытертой джинсой колено.

Бородач булькнул и завалился на бок. Из носа и разбитых губ широко и обильно хлынула неожиданно алая кровь. Митя не торопясь вытер ноги об упавший в лужу поганый плакат и, не обращая внимания на вопли теток и волосатых «общечеловеков», предусмотрительно отбежавших подальше, вернулся в машину.

— Суров ты… Дмитрий Карлович! — ухмыльнувшись, покрутил головой Громыко, разгоняя «Транспортер».

— «Благородный муж, попустительствующий лжи, не может спокойно встречать рассвет», — подрагивающим голосом процитировал Митя любимого Цинь Линя. Яна потрепала его по затылку:

— М-лодца, Мить-ка!

* * *

До Ивановой росстани «Транспортер» добрался лишь к вечеру. Все были уверены, что опоздали — трояндичи наверняка уже успели перехватить своего поверженного хозяина и расправиться с ним. Но везение оказалось на стороне сыскарей — они застали самый финал начавшейся много лет назад в ином мире трагедии.

На освободившейся от снега луговине чернели пятна гари. Изрядно поуменьшившийся в росте Троянда под личиной Агни из последних сил отбивался от своих выучеников, отступая к лесу. Он бил по ребятам огненными молниями, а в ответ получал выстрелы из гранатомета и удары плазменного бича.

Остановив микроавтобус на глинистом взгорке, Громыко первым выскочил наружу:

— Ого, да они забили его почти! Давай, пацаны, вали гада!

Пацаны, словно услышав слова майора, хотя их разделяло не меньше трехсот метров, навалились на Троянду со всех сторон — и буквально вбили лавового змея в полевую грязь. Взметнулся к небу столб пламени и каких-то темных ошметков, громко затрещав, погас плазмомет, но дело было уже сделано — Троянда перестал существовать…

— Смотрите! Смотрите! — вдруг истошно завопил Митя.

Воздух над луговиной задрожал, как будто от нестерпимого жара. Цветные пятна побежали по краям неровного пятна, молочно-белый туман сгустился в центре — и мгновение спустя оттуда начали выскакивать черные многорукие фигуры, закованные в шипастые доспехи.