Пастыри. Четвертый поход

— Ты обманул меня, амикус Удбурд! Ты опять обманул всех… — тихо произнес Поворачивающий Круг.

— Взять! — завопил кто-то из Пастырей, бросаясь к основателю Нового Пути.

— Атис!!! — взревел тот, подбросил вверх свой вспыхнувший густой зеленью Череп, и десятки смертоносных лучей ударили во все стороны, разя ноктопусов и Пастырей…

…Отпустило как-то разом, резко. Илья рухнул на твердый пол, отбив колени, но тут же поднялся и в три длинных нетвердых прыжка оказался возле Яны.

Давно уже исчезло светящееся копье, что пило из нее силы Хтоноса. Давно уже перестало светиться серебряным потусторонним светом тело Яны. Пастыри и Уцбурд устроили в холле фантасмагорическую битву, нанося друг другу удары, и воздух гудел от сталкивающихся сил, а в дыму и разноцветном мглистом тумане сложно было что-то различить.

Подхватив девушку на руки, Илья прижался ухом к груди и с радостью ощутил, что держит в руках теплое, живое тело. Яна дышала и, судя по всему, находилась в глубоком обмороке.

Внимательно исследовав одежду девушки, Илья обнаружил здоровенную иглу, воткнутую в полу кофточки, а на пальце Яны увидел примотанный пластырем наперсток. Избавив девушку от хтоносовских артефактов, он отшвырнул их в сторону.

Из дымной пелены возник Громыко, почем зря матерящийся сквозь зубы. Он тащил за собой Митю, который одурело хватал ртом воздух, вытаращив от страха глаза.

— Что с ней, бля? Живая?

— Да! Уходить надо! — Илья завертел головой. — Где выход? Там? Или там?

— Да х-х-хрен его маму разберешь! — Громыко сплюнул. Митя, воспользовавшись тем, что его перестали удерживать за руку, опустился на пол.

Во мраке громыхнуло, острые зеленые лучи пронзили туман, словно пытаясь нашарить, найти кого-то.

— Все, валим! — Громыко подхватил Митю, без церемоний закинул на плечо. — За мной, мать-перемать!

— Стойте, господа! — откуда-то сбоку выскочил Торлецкий, замахал руками. — Не туда! Там, у дверей, крысолюди, числом до двух дюжин! На лестницу! Будем подниматься вверх…

…Мгла, дым и отблески взрывов остались позади, лишь когда они минули лестничную площадку третьего этажа.

— Как мадемуазель Яна? — поинтересовался граф, заглядывая Илье через плечо.

— Без сознания, — ответил тот, останавливаясь, чтобы поудобнее перехватить свою драгоценную ношу.

— Неправда! — вдруг отозвалась ноша вполне ясным и твердым голосом. — Я как будто по веревке поднималась. Из колодца. Глубоко-глубоко было… А я все лезла и лезла… И вылезла! Илюшка, да поставь ты меня, в конце концов!

Внизу ухнуло раз, другой. Потом завыли истошными голосами, завизжали идущие в атаку крысолюди. В ответ им заревели ноктопусы. Зазвенели клинки, снова рвануло…

Там шел бой, а тремя этажами и Бог ведает сколькими измерениями выше перепачканные, усталые, сидели на холодном полу лестничной клетки и взахлеб хохотали двое мужчин, девушка, подросток и бессмертный граф с зелеными, горящими в темноте глазами…

Эпилог

Выходить из здания пришлось через чердак — Пастыри и Удбурд разошлись не на шутку, внизу все грохотало.

— Интересно, кто там у них победит? — спросил Громыко, выбираясь из чердачного окна на заваленную снегом крышу, и сам же себе ответил: — А один хрен, нам от этого ни холодно, ни жарко…

Яна, уже вполне оправившись, легко пробежала по пологой кровле и застыла, глядя на залитую огнями Москву:

— Ой! Снег кончился!

Илья, стоя за спиной девушки, улыбнулся и, подойдя ближе, обнял Яну, прижал к себе, ощутив запах ее волос.

— Смотри, Привалов, особенно не зазнавайся! — хихикнула Яна. — Я ж, как-никак, самой Великой Матерью Хтоноса была, пусть и недолго…

— А я и не зазнаюсь, Ян. Я просто люблю тебя, — тихо прошептал Илья.

— Господа! — подал голос граф, шагавший по крыше рядом с Митей. — Меня все же интересует один вопрос: если бы Хтонос одержал верх, чем бы обернулось это для простых граждан?

— А ничем! — откликнулся Громыко. Он уже добрался до следующего чердачного окна и с одного удара выбил филенчатые дверцы. — Думаю, совести бы в людях стало больше. Честности. Но и дури, конечно, тоже!

— Вот так и задумаешься поневоле, — подытожил Торлецкий, — на той ли стороне мы выступили, тем ли помогали…

— Да вы что, Федор Анатольевич! — возмутился Митя. — Они же Яну хотели… Того, превратить! Нашу Яну!

— Конечно, конечно, Дмитрий Карлович, — граф улыбнулся, — это я так, по-стариковски рассуждаю. Гипотетически…

— Все, отставить рассуждения! — скомандовал Громыко. — Лезьте быстрее, линять надо. Скоро тут такой тарарам с музыкой начнется… Эй, влюбленные!

Яна повернулась к Илье:

— Слышишь? Это нас.

— Слышу. Уходить не хочется. Тут так… привольно…

— Да. Сейчас бы руфбордеров сюда — и по этой крыше на доске промчаться! — Яна мечтательно улыбнулась, прижалась к Илье.

Они так и пошли к нетерпеливо приплясывающему у чердачного окна Громыко — обнявшись, негромко переговариваясь. За их спинами сверкала разноцветными неоновыми огнями украшавшая Тверскую реклама, а чуть в стороне рубиново светились в ночи звезды над Кремлем…

…Уже в машине, втиснувшись на заднее сиденье рядом с Ильей и Яной, Митя вдруг ойкнул и полез в карман.