Пастыри. Четвертый поход

— Что, дядя, оборзел? — в соответствии с дворовым кодексом чести, Илья как-то не решился бить человека по лицу сразу, молча. Зато после церемониальной фразы он со спокойной душой врезал депутату в челюсть, и что удивительно — тот даже не попытался уклониться или поставить блок.

Шмяк! — и Рыков послушно улетел в сугроб возле крыльца, так что выбравшемуся из дома Дрозду осталось только восторженно обматерить Илью, его незадачливого противника, Киргизскую дачу и всю Волгу, в рот ее ети…

— Ну что, мозги прояснились? — надменно возвышаясь над ворочающимся в снегу Рыковым, поинтересовался Илья. — Добавка не требуется?

— А то мы… мы со всей душой! — ухватившись за крылечные перила, воинственно пообещал Дрозд, бессмысленно улыбаясь.

— Не, мужики, достаточно… — Рыков вылез наконец из сугроба, стер снег с головы. На подбородке у него ясно обозначилось красное овальное пятно, к утру грозившее превратиться в гематому, или, попросту говоря, бланш.

— Десантура… Тра-ра-ра… всех врагов… Прямо с неба… Тра-ра-ра… — заголосил от избытка чувств Дрозд неформальный гимн сводной десантной бригады, в которой служил вместе с Ильей.

Рыков скептически глянул на своего друга детства, потом на Привалова, по-прежнему сжимающего кулаки:

— Все, браток, все… Погорячился я. Пойду, промнусь, башку просвежу за забором. А ты Серегу уложи, он часок поспит — и как новый будет.

— Вот так вот! — в спину удаляющемуся Рыкову каким-то козлиным фальцетом крикнул Илья, отодрал пытающегося танцевать Дрозда от перил и потащил внутрь — спать…

* * *

Рыков, оставив за спиной дачу Киргиза, где с ним обошлись так негостеприимно, не спеша поднимался по еле заметной в ночной тьме тропинке, прихотливо извивавшейся между сугробами.

Челюсть после удара московского гостя Дрозда побаливала. Но Мать сказала: «Сынок, оставь их. Сейчас самый удобный момент, чтобы уйти. Эти люди — всего лишь прах и пыль у ног твоих. Тебя ждут. Поторопись!»

И Сергей, в другое время наказавший бы полупьяного туповатого парня за этот удар сполна, сделал вид, что искренне раскаивается.

Мать указала, куда идти — вверх по склону холма, потом налево, в неприметный распадочек, где и обнаружит он под снегом дверь, ведущую к цели. Сердце Рыкова забилось часто и тревожно, едва только она упомянула про подземелье под Буграми.

«…Ты уже бывал там. Отринь страх. Путь к вершине всегда лежит через темные глубины. Будь твердым, ничему не удивляйся и ничего не бойся — и тогда все враги наши рассеются…»

И Сергей пошел, накинув капюшон и натянув перчатки, — морозец все же давал о себе знать, пощипывая уши и холодя пальцы.

Железная тяжелая дверь, явно сработанная в трудные советские времена, долго не поддавалась. Рыков, отгребя снег, минут десять безрезультатно дергал за ржавую скобу, приваренную к двери, и уже решил, что открыть ее не удастся, но тут чуть дрогнула под ногами земля и в железный толстенный лист ударило изнутри — бам-дм!

Дверь приоткрылась, и Сергей вошел под низкие бетонные своды подземелья. Перед ним открылся длинный темный коридор, уводящий во мрак. Рыков достал из кармана «вечный» японский фонарик-ручку и двинулся вперед…

…Здесь все осталось по-прежнему, разве что пыли прибавилось. Ящики и сундуки вдоль стен, истлевшие мешки, глыба дизель-генератора. И черный зев шахты, той самой, в которой много лет назад нашел свою смерть Серый человек.

«Спускайся вниз, сынок», — прозвучал в его голове голос Матери.

«Но там же лежит этот… Он…» — Рыков на мгновение замешкался у края шахты.

«Забудь о нем. Он — ошибка. Он был недостоин ни дарованной силы, ни нашего внимания. Его воля оказалась слаба, и грязные страсти, что жили в нем, подчинили себе разум и душу его».

«Ты тоже говорила с ним?» — удивился Сергей. Все те годы, что Мать опекала Рыкова, они ни разу не обсуждали Серого человека. Теперь, видимо, пришло время нарушить это табу.

«Я выбрала его и вела по жизни, вот как тебя. Но ты — сильный, а он был — слабый…» — Мать произнесла эти слова с еле уловимой грустью и тоской.

«Он убивал детей! Почему ты не остановила его?» — Рыков все медлил, присев над темным провалом.

«Я пыталась. Но было слишком поздно. Слишком… Впрочем, в конце концов его остановили… мы! Мы с тобой, сынок…»

Сергей промолчал в ответ, зажал фонарик зубами и принялся спускаться, цепляясь за изъеденные кислотой и ржавчиной скобы. Внизу его ожидала встреча с останками существа, ставшего детским кошмаром, и Рыков совершенно забыл испугаться, что ненадежная лесенка может не выдержать.

Она выдержала. На дне шахты пыли оказалось куда меньше, чем наверху. Из черных проемов несло сыростью и теплом. Сергей, стараясь не смотреть под ноги, по краю обошел то место, куда два с лишним десятка лет назад рухнул заживо съедаемый кислотой человек.

«Иди в тоннель, отмеченный знаком сома, быка и орла», — глухо посоветовала Мать.

Пошарив лучом фонарика, Рыков вскоре обнаружил над одним из проходов грубо вырезанные в сером известняке стилизованные изображения рыбы, рогатой бычьей головы и крылатого создания, больше похожего на самолет.