Пастыри. Четвертый поход

В лаборатории, которая теперь напоминала фантастические шевелящиеся джунгли, что-то булькало и шипело. Гудел компьютер, а новенький телевизор, установленный прямо в коридоре, бодренько вещал что-то про «Юкос», дело которого, слава богу, наконец-то завершилось, к великой радости всех честных и небогатых россиян.

И повсюду, буквально повсюду — по стенам, потолку, полу, по дверям, мебели и книгам — медленно ползали чудные создания, плод Митиных знаний, графской эрудиции и марвельных энергий, живущих в крови Федора Анатольевича Торлецкого.

Выглядели они поразительно: обычный садовый слизень, из спины которого на коротком толстом стебельке торчал яркий синий или желтый цветок анютиных глазок.

Множество этих покачивающихся желто-блакитных глазок глядели на Громыко со всех сторон, и выкатившийся навстречу Старый Гном с непомерно раздувшимся пузом деловито схряпал парочку слизней и утопал куда-то в глубины бункера.

Ему на смену из спальни вышел граф, страдальчески кривящий губы:

— Здравствуйте, Николай Кузьмич! Вообразите только — у меня в жилище экологическое бедствие!

— И тебе не хворать, Федор Анатольевич! Что за бедствие? И что это за ползающая ерунда тут у вас? Похоже на разбежавшуюся от садовника клумбу…

— Это глазастики. Название, как вы понимаете, придумал Дмитрий Карлович. Когда мы создавали опытный экземпляр, никто и предположить не мог, что они за неделю расплодятся в таком количестве! Гермафродизм этих моллюсков сыграл с нами злую шутку…

— А что они едят? — поинтересовался Громыко, оторвал одного слизня от стены, внимательно рассмотрел и хмыкнул — слизень как слизень, только с цветочком на спине…

— В том-то и дело, что все — плесень, растения, всякий органический мусор. А вдобавок, поскольку это симбионт, цветок потребляет лучистую энергию, преобразуя ее, как все растения, в энергию биологическую. Бороться с этими тварями совершенно бессмысленно, да и как? Мы пробовали просто собирать их, вручную, но они же везде — под мебелью, в каких-то щелях, трещинах. Хорошо еще, что они пришлись по вкусу нашему ежу, а иначе, боюсь, они уже и меня бы съели…

— Тут напалм нужен, — сдерживая улыбку, посоветовал Громыко.

— Книги жалко. И мебель, — на полном серьезе сокрушенно вздохнул граф.

— А вы сделайте им врага. Плотоядного слизня с травоядным уклоном! И будут они не спеша жрать друг друга, — выдал Громыко новый совет. Торлецкий оживился:

— Неплохая идея! Дмитрий Карлович говорил о чем-то подобном — для борьбы с биологическими объектами требуются другие биологические объекты… Кстати, Николай Кузьмич, не угодно ли чаю? Или, может быть, желаете чего покрепче? Впрочем, час весьма ранний… Да, простите мое любопытство, а что привело вас ко мне в столь неурочное время?

Громыко крякнул, поскреб свою кудлатую бороденку:

— От тебя, Федор Анатольевич, ничего не скроешь… Тревожусь я. Неспокойно на душе. Маятно. За Янку переживаю. Уехали они с Ильей в этот Среднемухинск… Ты своим внутренним зрением посмотри, как оно там… — отставной майор неопределенно покрутил рукой у себя над головой, — в астрале?

— Николай Кузьмич, уважаемый! Вы изрядно преувеличиваете мои скромные способности, — граф развел руками.

— Да ладно, Анатольич, не прибедняйся. Ты же того… Умеешь, короче… Чуешь! Вот и покрути носом там, в ненашем мире. Очень прошу!

— Ну, хорошо. Однако никаких результатов, Николай Кузьмич, я вам не гарантирую!

Торлецкий встал, прижался спиной к серому тесаному камню стены, предварительно отодрав с нее пяток слизней. Бойко топоча, тут же прибежал Старый Гном и шустро умял разноцветных гермафродитов-симбионтов.

Закрыв глаза, граф замер, и Громыко, глядя на него, тоже затаил дыхание.

Некоторое время ничего не происходило. В лаборатории что-то побулькивало и позвякивало, изредка с характерным чмоканьем падали на пол со стен и потолка слизни, и тут же раздавался ежиный топот и радостное чавканье.

Наконец Торлецкий открыл глаза, вспыхнувшие пронзительной зеленью куда как ярче обычного:

— Ваши предчувствия, Николай Кузьмич, оказались отнюдь не беспочвенными! Хм… Что-то действительно происходит. У меня сложилось впечатление, что все мы подобны неким насекомым, ползающим по крышке парового котла. Нам тепло, комфортно, уютно, и никто даже и не подозревает, что давление в котле достигло критических показателей и в любой момент может произойти взрыв!

— А этот «любой момент», как скоро он наступит? — облизнув губы, быстро спросил Громыко.

— Видите ли… Мне почему-то показалось, что это зависит вовсе не от котла. Что-то движется к нам, в Первопрестольную, движется с востока и скоро, буквально сегодня, будет здесь.

— Оно, это «что-то» связано с Яной, Ильей?

— Оно, Николай Кузьмич, связано в первую очередь с одним нашим общим знакомым…

— С Удбурдом, мать его? — Громыко скривился.

— Э-э-э… Но позвольте! Вы же должны были забыть всю эту историю! — Торлецкий удивленно выпучил глаза.

— А я и забыл, — кивнул бывший опер, — да только вот сегодня утром почему-то вспомнил… Неожиданно так! Словно в башке свет включили!