Судя по его голосу – варгине и мне лучше не появляться бы на улицах. В ближайшие тридцать лет. И жаль, что я всё-таки не узнал – как Лайл Гроски сбежал с Рифов, потому что его историям насчёт «а потом мы заклинили заграждения рычагами, слепленными из хлебных корок и застывшей баланды» верить не приходится.
В кабинете поднялась суета. Сперва мэр трезвонил в колокольчик, потом влетел перепуганный секретарь, вбежали еще какие-то слуги, начали докладывать, что возле дома собирается толпа и что там «Даже репортеры!» Мэр стонал, приподнимался и бухался в кресло, Тербенно извел весь голос на распоряжения и уверения, что «Всё будет под контролем», слуги и секретарь получали от Сирлена Тоу уверение за уверением, что «Теперь всё в руках этого молодого человека, он наш спаситель, да-да, выполняйте его любые распоряжения». В конце концов Тербенно откланялся и убыл – исполненный собственной важности и печатающий шаг, будто на параде.
Шаги законника словно бы отдалялись, размывались. Да и голос словно растворялся вдали. А вот стоны и сопение мэра звучали всё так же ясно.
– Это она шмыгнула за шкафчик, а может, за шторку залетела, – нежно пояснил голос Джемайи. – Щебетунья моя… умница, поняла, что здесь интересного больше! У них, знаете, чуйка на хорошие новости – сам не знаю, как вышло, такое-то в них вложить…
Я открыл глаза. Голос, который раздался из клюва медной птахи, был чересчур звонким и чистым. Сперва показалось – говорит девушка, и только там, за насмешкой отдались более низкие, мужские нотки… юноша? Подросток?!
Теперь голос Сирлена Тоу не подходил к его растерянной физиономии в газетном портрете ещё больше. Брюзгливый, холодный и сочащийся сарказмом, – он явно не принадлежал старику. Ещё меньше – растерянному, испуганному старику.
Я невольно проникся почтением к источникам неизвестного мага.