Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

Потом их пересекают знакомые следы толстых лап. И мне в желудок валится ком солоноватого льда. Несусь за Грызи, наплевав на дыхалку и на Дар. А где-то разливается Песнь Крови, стая идёт на добычу, только туда нам сейчас всё равно не успеть, мы и здесь можем не успеть, алапард подери, что ж за…

Сперва на нас вылетает пара йосс. Красавчики — в серебристых мантиях, с пушистыми хвостами-воротниками, медвежьи мордочки — потемнее. Забавно косолапят и загребают лапами снег, а несутся очень даже быстро. Обнаружив такое явление, как мы, йоссы встают меховыми статуями — в снегу. Потому что — варг же! И кровью никто не пахнет! И вообще…

— Вместе!

Грызи лезет в единение прямо на бегу. Зелень в глазах разрастается и ловит йосс, сначала первого самца, потом второго. Успокаиваются красавчики не с первой попытки, один даже приподнимается на задние лапы и пробует подпеть далёким собратьям. Потом покорно ложится в снег. Я добавляю каждому йоссу снотворного, поглаживая густой мех — спите, малыши.

— Охотились здесь? — спрашиваю.

Грызи морщится: задержать двух йосс сразу, да ещё когда они несутся туда, где кровь…

— Скорее просто случайно оказались, а потом услышали вот это.

Песнь Крови разливается и крепчает на западе, всё так же двигается к Тёплому озеру. Может, там ещё одна лошадь или собака влезла в кровяницу. Надеюсь, у Морковки или Пухлика хватило ума в такое не вляпаться.

— Хэээээй! — подаёт голос Грызи. — Кто живо-о-о-о-ой?

И теперь отклик есть: шагов за триста, два слабых голоса. И лошадиное ржание. Но как будто уже дальше.

Под курткой жарко, вся спина в поту, от волос идёт пар. Колени орут, что вот так долго бегать по снегу в лесу — дурацкая идея. Но я несусь, как алапард или как Грызи (она вообще касается земли?). Прыгаю через поваленные деревья и перемахиваю через канавы. Обегаю кусты кровяницы.

Дуб пузатый, перекрученный и изогнутый. Раскинул уродливые ветви так, будто желает послать север в вир болотный. А на дубе расселась парочка охотников. Несъеденных и на удивление не поцарапанных даже.

Тот, который помладше, при виде нас начинает реветь.

А лошади ржут и ржут, перекликаются, ищут хозяев бедолажки. Ещё впутаются в кровяницу, а тогда уж им конец.

Оставляю Грызи снимать с дуба урожай и бегу охотиться на лошадок. Кричу и подманиваю их ласковыми словами.

Песнь Крови будто запнулась где-то между нами и озером. Заглохла. Кто бы ни стал добычей — тут уже всё.

— Только посмей, Морковка, — говорю зачем-то в воздух. И лезу по снегу дальше: по поляне, через сугробы. Скинуть куртку, что ли? Бег легче пойдёт…

Лошадушки всё-таки выходят на голос. Два невысоких вороных жеребца, бока и грива сплошь в коротких кучеряшках шерсти — на ощупь как каракуль. Крайтосская шерстистая порода. Холод им нипочём, папаня на таких на зимние охоты и выезжал.

— Идите сюда, идите, — маню лошадушек, угощаю сахарком и сухарями из сумки. Лакомства приправляю укрепляющим. — Дайте-ка на вас поглядеть…

Храпят, пугливо косятся на запад и виновато тыкаются теплыми губами в ладонь. Подустали за ночь. Один потерял малость хвоста, но в кровяницу на удивление не влезли. Наших конюхи тоже приучали эту дрянь сходу отличать.

— Не испугались, да? — глажу и глажу их по крупам, расчёсываю пальцами густые гривы. — Остальные понеслись, не разбирая… а вы потихохоньку, с умом, а? Настоящие северяне. Ночь в округе пробродили, вот и молодцы, вот и умницы. А потом вы…

Начали искать хозяев — шерстистые крайтосцы мало что умные и выносливые — ещё привязчивые. Почти как единороги. Это ж они дождались, пока йоссы отойдут и всё утихнет, и начали назад пробираться! Между собой еще перекликались. Вот охотничкам бы мозги, как у этих коней.

Хотя похоже — это лошади как раз тех двух желудей. Богатая сбруя, серебро и тиснение, зелёные цвета. На подковах — герб, Ройдэки, точно, Ройдэки. Знать второго уровня, у них были мечи на зелёных холмах. Оказывается, эта дрянь из меня ещё не выветрилась до конца.

— Поедем-ка к вашим хозяевам, — говорю ласково. Оглаживаю того жеребца, что повыше, вскакиваю в седло. — Ух ты! Не бойтесь, не бойтесь, красавчики!

Взамен Песни Крови — ликующей, радостной, вдалеке теперь раздаётся Песнь Смерти. Яростная и заунывная. «Еээээр! Сме-е-е-ерть!» — всхлипывают вдали йоссы, и я проклинаю свой Дар — не мог продержаться дольше! Но к Печати не обращаюсь. Не хочется упасть с лошади в снег.

Забытое чувство катания на кайеттской шерстистой — плавный, ровный бег. Настоящие кони с настоящей выучкой — чуют, куда можно копыто поставить. В точности как моя Лилия… давно.

— Песнь Смерти, — говорит Грызи вместо здрасьте. Она хлопочет над Желудями, старшим и младшим. От братьев-Ройдэков густо несёт страхом. И ночным сидением на дереве. Младшему вряд ли шестнадцать. Перемешивает на физиономии слёзы и сопли с мазью от обморожений.

Старший рвётся куда-то бежать и что-то рассказывать, укутывает братишку в куртку Грызи и хрипит, что остальные — они все вон там, вон там они… были.