Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

Я — прилежный ученик, и я — шанс, если он не отослал меня просто чтобы я жил, но нет, если бы шансов совсем не было — он бы ушёл со мной, Нэйш же безумен не настолько, чтобы вот так рискнуть драгоценной жизнью, но… тогда — на что он рассчитывает? Разве сможет выдержать бой с десятком йосс?

Мне не доводилось встречаться с этими тварями в дикой среде, я видел их только мирных, в зверинцах и питомнике. Но слышал рассказы. И даже господин Драккант говорил, что если йосс больше двух и они учуяли кровь — лучше бы бежать, потому что они смелые и хитрые, а когти и клыки у них… нет, не надо об этом.

Ноги вязнут в непротоптанном снегу: белое море в штормовых волнах, с рифами-деревьями, причудливо-алыми острыми кораллами; несколько раз я спотыкаюсь и проваливаюсь в снег руками, чувствую его на щеках, почти захлёбываюсь снегом и воздухом — но выплываю, поднимаюсь и бегу. Словно я — Глубинница из детских сказок.

Сколько раз я просил тебя о чём-то, Единый? Никогда — так, до разъедающей боли в груди, без единого слова, только всей душой моей… Защити и направь, сделай так, чтобы я не потерял дорогу — и чтобы те, за кем я иду, тоже были бы… чтобы они были целы.

Крупные следы бегущей стаи под моими ногами — убегают на восток, два десятка йоссов, разбегаются между деревьями, но все движутся в одну сторону. Я нашёл, и теперь всё проще — только идти по следу.

— Ме-е-е-елони-и-и-и!

Тишина, и ели насмешливо покачивают сединами снегов — нет, нет, не слышали о такой. Перехожу на быстрый шаг, пытаюсь выровнять дыхание, лью в горло на ходу укрепляющее. Проясняется в глазах, и я опять выкрикиваю имя наречённой, и опять, и опять… На бегу или в момент короткой передышки.

Бесстыдно лгу самому себе — потому что не Мелони я должен привести к Гроски и йоссам, но то имя — запретно, как она сама, и во мне что-то тонет при мысли о том, чтобы звать её. Но сейчас не время — и я зову.

— Госпожа А-а-а-а-арде-е-е-ел! — нет, это совсем глупо, длинно… — Гри-и-и-изе-е-ельда! Гри-и-из!

Голос забирается ввысь, срывается: нужно опять бежать, может, они далеко, может, не слышат.

По тропе стаи бежать легче. Укрепляющее действует и гонит вперёд, и может — у меня открывается второе дыхание, а может — я просто стараюсь сбежать от неотвязной мысли. Преследующей хуже голодного йоссы: что это моя вина.

Ведь это я так увлёкся, что тащил их по той тропе. И настаивал продолжать поиск. Лайл меня предупреждал, но мне казалось таким важным открыть — что может скрывать Аграст, да ещё обнаружить его сына… Ангелы Единого — мы же даже его не обыскали. А он ведь безумец, это ясно, он убьёт кого угодно на пути, если посчитает, что это отвлечёт от него йосс.

И он тоже бежал в этом направлении. Он может встретиться с Мелони или Арделл раньше, а тогда…

Перестаю отсчитывать вдохи и выдохи и бегу, бегу, наплевав на горящую огнём грудь, стук сердца, пятна перед глазами. Влетаю с размаху в кусты и замираю — но это не колючий кустарник, просто голые заросли, я проламываюсь через них и кричу опять: «Мелони, Мелони!» — и постепенно с отчаянием понимаю, что я едва ли успею вовремя, а если успею — сколько времени пройдёт, пока мы проделаем обратный путь? И даже если проделаем — зачем Нэйш приказал позвать её, у неё же всё равно нет способа остановить столько зверей, если только чудо…

— Гри-и-и-из! — зов опаляет губы, и вдалеке, между будущих кораблей — огромных сосен — смеётся и поддразнивает эхо, подначивает — давай же, давай, позови ещё…

Но это не эхо, а отклик. Быстро нарастающий, раскатывающийся с каждой секундой: «Я-а-а-анист!»

Сбиваюсь с шага, и внутри — вяжутся морские узлы, потому что это не голос Мелони, это тот голос, который я хочу и боюсь услышать, голос невыносимой (кто проклял меня сунуться в её питомник?!).

— Здесь! Я здесь!

Голос и дыхание подводят, наваливается ознобная слабость — да, я же, кажется, снял куртку… зачем? Она была в крови, и руки тоже, я пытался зажать рану Лайла, но на руках крови не осталось, это мне мерещится. Просто руки покраснели от холода и дрожат.

— Я здесь! — опираюсь на сосну и протираю снегом лицо — нельзя поддаваться и останавливаться. — Здесь!

Уже можно не кричать, не звать: это стук копыт там, на краю слуха. Чёрная точка мельтешит между деревьями, разрастается в жеребца — шерстистый крайтосец, мой отец пытался разводить таких и прогорел.

А через миг я замираю, не в силах поверить, что я не во сне: раскрасневшаяся наездница на чёрном коне, растрепавшиеся по плечам волосы, словно старинная гравюра или иллюстрация к древней сказке о охотнице, духе леса…

— В седло! — рявкает «дух», не тратя времени на приветствия. — Живо запрыгивайте!

Она освобождает ногу из стремени и направляет коня к поваленному дереву, и я повинуюсь как завороженный. Мышцы кричат от боли во время толчка, но это не самое худшее: Арделл так и не отпустила поводья, и получается, что я сижу за ней, а держаться мне не за что, кроме как…