Пастыри чудовищ. Книга 2 (СИ)

— Сестра.

Хаата скользит навстречу от реки — лёгкая тень с чуть светящимися в темноте глазами. Гриз прикрывает фонарь ладонью, кивает приветственно. В полном молчании, потому что нет смысла в словах.

Даарду Хаата хорошо знает, зачем её позвали. Из-за того, что она может увидеть. Услышать. Прочувствовать незримой пуповиной, связывающей её с землёй.

Даарду Хаата бывала раньше с Гриз на ночных болотах. Спокойно дышала туманами и различала — шевеление мантикоры внутри трясины, и звуки ночных птиц, и толковала пляски болотных огней…

Никогда даарду Хаата не вела себя так. Будто маленькая девочка из сказки — той, где старшая сестра ведет младшую в лес на съедение. Испуганная, дрожащая маленькая девочка — сутулится, и бросает пугливые взгляды по сторонам, и нащупывает каждый шаг на дороге, и шепчет тихонько под нос: «Я не пойду, не надо, там страшно…»

— Не пойду, сестра… не пойду.

— Что случилось, Хаата? Что не так?

Даарду дергается, пытается спрятать лицо в ладони, отворачивается и крутится на дороге. Будто пытается укрыться от кого-то… чего-то.

— Смотрят. Смотрят. Они смотрят, сестра… глядят из тумана.

И шёпот, и туман пробивают дрожью, и Гриз вглядывается в болота — влево, потому что Хаата жмётся к правой стороне…

Чехарда тёмных стволов, один-два случайных огонька, и белые, влажные изгибы болотных испарений.

— Глядят, — задыхаясь, шепчет Хаата. — Страшно, страшно, страшно… Уйдём быстрее, сестра.

Они не проходят и сотни шагов, как Хаата останавливается, сжавшись. Поднимает дрожащую руку, показывает во тьму, в трясину, над которой прихотливо клубятся белые завитки.

— Там… они смотрят. Уйдем, сестра, уйдем!

— Я не слышу, — откликается Гриз на наречии даарду. — Я не вижу… Кто на нас смотрит?

— Безглазые… ушедшие… Шесть молодых одного корня глядят оттуда, сестра. Шесть неспокойных… — шепот даарду прерывается, и она всё жмётся, жмётся к другому краю насыпи. — Там… ждут.

— Чего они ждут?

— Седьмого… нет, больше… других, как они. Чтобы глядели с ними… уйдем, сестра!

Туман клубится, и болота спокойны и равнодушны, но Гриз чувствует, как сотрясается худенькое тельце терраанта. Будто раз за разом пронзают беспощадные взгляды — стрелами. И тащит, тащит Хаату вперед, теперь уже почти бегом, надеясь, что страх — как туман — отлипнет, ослабеет…

Но как только из-за деревьев оскаливается древнее чудовище замка, Хаата испускает придушенный вопль, оседая на тропу. Корчится, прикрывая голову:

— Не… пойду, не проси, сестра! Не… туда, нет! Там… страшно, страшно, страшно!

И бьётся в судорогах, выкручиваясь, выламываясь в неестественных позах на дороге, разметывая волосы и прикусывая губы.

Гриз хватает под плечи почти невесомое тельце — тянет по тропе назад, так, чтобы не видно было замковых стен. Опускает на землю, тихонько баюкая и нашептывая на наречии терраантов простые, материнские слова: всё хорошо, тихо, тихо, ты со мной, никто тебя не тронет и не обидит, никто не напугает больше…

Хаата обмякает, всхлипывает.

— Страшно… страшно… Не могу, сестра… прости… не могу.

— Ш-ш-ш, тихонько, — Гриз прижимает к губам Хааты успокаивающее из набора в поясной сумке. — Давай-ка, глоточек… у тебя сердце бьётся как бешеное. Сейчас посидим немножко — и пойдем к реке, ты подышишь хорошим воздухом, почувствуешь крепкие корни… Не думай об этом, Хаата. Не вслушивайся.

Даарду пристыженно шмыгает носом, глядит виновато. Пока они проделывают обратный путь — покачивает головой и мрачно косится на болота, шепчет под нос себе: «Глядят, глядят» — на прежнем месте, примерно на середине пути…

Когда до реки остаётся меньше мили — понуро бормочет: «Сама дойду, сестра». И еще пытается что-то выразить, глядя туда, за спину Гриз, где давно пропал замок, да и тропа теперь скрыта белесой дымкой.

— Большое зло, — говорит наконец, махнув рукой. — В стенах, в крови, в веках. Всё обвило, проникло…

Изображает руками что-то вроде кокона. Закрывает глаза, вздыхает:

— Пусть Ардаанна-Матэс поможет тебе, сестра.

Гриз ждет, пока стихают шаги — и отправляется обратно. Уже не бегом — медленно, задумчиво, вслушиваясь в Ийлинские болота, но те дышат только холодом да осенью и не желают отдавать свои тайны.

— Вроде, крики слышались, — сипло говорит привратник, впуская её. — Не слыхали?

Гриз пожимает плечами:

— Птицы, наверное. Что же ещё?

— Мало ли что, — бормочет привратник и бросает опасливый взгляд ей за спину.

Туда, где из ночи щупальцами тянется туман и ждут — незримые — шестеро одного корня.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

— Вир знает что, — выдыхает Его Светлость.

Мы с ним сидим в комнате Орэйга Четырнадцатого. Комната похожа на бывшую оранжерею: зелень в горшках и подвесных вазонах Журчит вода — два небольших фонтанчика. Рассеянный свет — почти дневной. Тут даже две певчие тенны живут: мелкие, золотистые комочки с крыльями. Порхают с жёрдочки на жёрдочку под потолком.

У дальней стены — огромное подобие дворца из красного дерева. Роскошное, обитое войлоком и закиданное подушечками жильё. Посеребрённые поилки. Лоток за ширмочкой. С серебряным совочком. Гербы на каждом углу.