— В общем, им коварно овладело чувство долга, — поясняет Пухлик. — Набросилось, знаешь ли, из-за угла. И овладело.
— Да помочь папаше-Вельекту — это мой наисвященнишейший…
Фреза осматривает этот бардак и смачно сплевывает на доски причала. Очень значительно. Будто точку ставит.
По дороге Лортен изливает на Пухлика пафос и нараспев цитирует древние гимны, все до одного посвящённые вину. Гроски злобно пыхтит и про себя явно проклинает мамашу Лортена, которая дала сыну такое образование. Я решаю, как бы ещё Бабника обозвать. Липучка — вот в самый раз.
На юге Вейгорда тепло и солнечно. Вельект встречает нас на пристани. Круглый, в холщовой рубахе, весь багровый. Огромные пушистые усищи, весёлость рожи — и ещё он весь пропитался вином. Распахивает нам любящие объятия и уверяет, что так ждал, так ждал, спасители мы такие и разэтакие, мы же, конечно, выпьем?
Лортен виснет у заказчика на шее и уверяет, что непременно. И не раз. Пухлик весь светится от жертвенности, когда отказывается. И бубнит, что нам бы насчёт дельца обговорить. Усач грузит нас в веселенькой расцветки повозку и уверяет, что сперва знакомства, а дела потом.
От пыльной дороги расходятся волнами холмы. Куда ни глянь — сплошь виноградниковое царство, огромными клетками, кое-где — белые домики. Дороги, повозки, на телегах — виноград или бочки. Отмечаю глазами яркие густые пятна рощ — раз, два, три, четыре… рощи и кустарники слишком часто, плохо. Да ещё вон на востоке поднимаются Милтаррские горы.
— …сейчас как раз работают давильни… — озабоченно рокочет Усач. — Снимаем поздние сорта… Вон, видите, дома у каждой плантации? Сок потом отвозим на брожение в хранилища, да… погреба для каждого сорта винограда. У меня в поместье, конечно, остаётся только лучшее, ха!
На виноградниках — люди, снимают пахучие лозы. Дружно начинают Вельекту махать и орать. Усач перекидывается с работниками шуточками, тут же представляет нас:
— Эйола, ты видала, Эйола? Скоро эта свинина перестанет пугать моих милых работничков, так всем и передай! Скажи всем — Энрио Вельект заботится о своих милых работничках! Не жалеет на них денег — я даже вызвал ковчежников, слышала, Эйола?
Какая-то смуглая и полногрудая в ответ радостно вопит, что лучше б добрый хозяин им подкинул лишних денег, а со свиньями они уж сами разберутся. Она, например, привыкши — потому как муж у нее самый что ни на есть хряк.
В воздухе застоялся запах перебродившего винограда. Смешивается с запахом пота и еды от костров. Разливается, волнами плывёт. Забивает дыхание.
Работать будет сложно.
С завтрака пытаюсь драпануть, но Усач меня подрезает отчаянным воплем: «Куда?! И ничего не попробуете?!» Пока я решаю, не поставить ли заказчику фингал, подключается Липучка и пропихивает меня в двери поместья.
Поместье напоминает длиннющий сарай — выстроено без хитростей, всё в зелени, прохладное внутри. Усач обещает нас попотчевать «настоящей южной кухней». Знакомит с семьёй — у него неохватная жёнушка и пропасть дочерей. Все от души галдят и тащат на веранду. Втискивают за стол, как ни отбивайся, и начинают потчевать и закидывать вопросами, и сами рассказывают, перебивают друг друга. И хохочут над своими шутками, и поят непременным вином, и воняют перцем и розами.
А «настоящая южная кухня» — это когда ты не можешь встать из-за стола после первой смены блюд.
Гроски нахваливает каждое блюдо и травит байки про питомник, Лортен разглагольствует об опасностях и пыжится перед дочерями Вельекта. Я прикидываю, насколько скоро чокнусь. Мочалю зубами лист салата и костерю себя за то, что не вызвалась с Грызи. Носилась бы сейчас за Чудом Энкера и горя б не знала.
Пару часов теряем в подземельях, где всё бродит и булькает. Повсюду пыльные бочки, несутся звуки, как у Пухлика из живота. Усач расписывает каждое винишко и время от времени настаивает, чтобы мы попробовали.
Лортен под конец прогулочки начинает вворачивать в цитаты из древних поэм какие-то уж слишком сальные выражения. И часто спотыкаться.
— Это он от голода, — волнуется сердобольный Усач. — Ничего, сейчас пообедаем…
Кажется, из поместья нам выбраться не суждено.
За обедом Пухлик ухитряется навести разговор на «злобную свиночку», и семейство начинает с упоением повествовать. Выходит, что яприль в окрестностях бесчинствует уже с девятницу, а то и больше. Топчет и ломает виноградники, пугает рабочих. Серьезно не пострадал никто, разве что раз разнёс давилку, да ещё перепугал лошадей, которые везли сок в хранилище. Лошади понесли, бочки раскатились.
— Убытки, конечно, невелики, — Усач дует щёки. — Но беспокойство! Вино не любит беспокойства. И потом, должен же я заботиться о своих работниках?! И угадайте, что я сделал пятого дня? Нет, вы не угадаете! Я нанял местных охотников!
И начинает хохотать под усами. Женушка с дочками ему вторят, аж колышутся.
— …в общем, нанял я их пятого дня, а пришли они только позавчера. Со своими дворнягами. И к вечеру уже не стояли на ногах! И даже обещали устроить засаду на яприля ночью — видать, думали отпугнуть его храпом. Но угадайте что? Он сам на них устроил засаду!