Пастыри чудовищ. Книга 3

Попросить у Тербенно адрес, извиниться перед Милкой, рассказать, что скучал, вместе поохать — хорошо, под облаву не попал… И забыть прошлое, охлаждать бочонки, таскать булочки из печки привычным с детства жестом…

Плевать на нытьё грызуна там, внутри.

— Ты серьёзно? — Крысолов щурился испытывающе. — Собираешься уходить из питомника?

— Мне в живот недавно всадили кинжал, к твоему сведению. Очень неприятный опыт.

Или прогнать озноб, бросить в Водную Чашу бирюзовый сквозник, сказать: «Согласен» — шагнуть в Айлор, разыскать дочку… Погрузиться в привычное: приказ — обдумывание — решение, только денег будет куда побольше… И будет защита того, кто перешагнул через Гильдию.

Только оттолкнуть скулящую крысу где-то под сердцем.

— Ещё я не очень-то люблю зверушек. И Нэйша… совсем не люблю. Вир побери, Арделл, конечно, душка, а эта нойя… так, тут ты опять вряд ли поймёшь… Но ты вот мне можешь сказать — что я забыл в таком месте?

Особенно сейчас, когда заказ Гильдии больше не держит. Самое время податься подальше от вольеров, гарпий, смертоубийственных выездов и неприятных тайн.

— То есть, ты пьёшь поэтому, — проявил Тербенно невероятный сыщицкий дар. — Потому что собрался сменить место работы?

— Нет, — глоток получился скорбным. — Потому что я порочное существо, которому только дай повод. К примеру, вот твоё повышение…

Разгром Гильдии, освобождение от заказа, Флористан, Милка, Эрли, жалование — поводов наберётся не на одну бутылку.

Или, может, я просто собираюсь заполнить себя хоть чем-то. Потому что мой серый крысиный инстинкт за последнюю девятницу не замолк ни на секунду: паникует, орёт и носится. У нас с ним так давно не было того, что называется выбором. Настоящим выбором. Из нескольких настоящих вариантов.

Свобода иногда может некисло так пугать.

— Ну что ж, — сказал Крысолов, поднимаясь. — Если вдруг решишь покинуть питомник — предупреди. Надеюсь, ты выберешь что-нибудь непохожее на твои предыдущие занятия. Помни, чем закончила Гильдия.

Это было почти даже мило — если бы не мина на физиономии законника. «Такие не меняются», ну-ну.

Хлопнула дверь, и я остался пропивать мозги в теплой компании одной почти выпитой бутыли и одной — чарующе полной. Печально булькающий внутренний инстинкт можно не считать — он уже притупился до приемлемого уровня.

— Так-то оно, — шепнул я самому себе под нос, наполняя сразу четыре мелких стаканчика. — Как тебе такая концовка сказки, старина?

Поступить на службу к Шеннету. Остаться в питомнике и всё равно докладываться Шеннету. Или отказаться от того и другого, направиться в свободное плавание, обрести бездну вариантов…

Вместо «долго и счастливо» — «герой на распутье».

Если подумать, не самая худшая концовка для сказки.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Сказки бывают коварными. Обманчивыми. Жестокими. Знаю об этом, потому что люблю их всей душой. Ещё с детства, когда мать, завернувшись в меха перед камином, рассказывала одну за другой нескончаемые волшебные истории: о Лесной Деве, об Эвальдайне-сказочнике, о спящей принцессе, о Зелёном Рыцаре с золотым клинком…

Отец ворчал, что она испортит меня «этими россказнями», а я жадно пил каждое слабое, задыхающееся слово — и в каждом слове было волшебство.

Позже, когда я укрыл себя за томами книг надежнее, чем за крепостными стенами — сказки не покинули меня. Теперь я думаю, что погружался с головой в рыцарские романы, лишь потому, что они были родственными сказкам. Или, вернее, они и были сказками, только перелицованными для взрослых детей. Но в них всё так же волновалось волшебное море и сплетались зловещие интриги, влюблённые находили друг друга, а злодей был всегда наказан.

Иногда я размышлял о том, что чувствуют герои, когда подходят к черте, за которой их оставляет автор. Нынче я сам вернулся из сказки — причудливой и запутанной, где были спящая дева, и её коварный муж, и козни, и поцелуй был тоже. Теперь я знаю, что они чувствуют — свободу.

Возможность вершить свой путь без неумолимой руки сказочника.

Питомник этим вечером тих, безмятежен и сонлив. Звери устали после безумной девятницы. И Мелони, когда мы с ней закончили возиться с последним обмороженным волчонком, заметила: «Разрулились, пока» — и украдкой зевнула в рукав.

Почему-то мне кажется, что этой ночью она обойдётся без бодрящего и будет спать крепко.

Вольерные в подсобке согреваются карточной игрой и глинтвейном, и даже ночные хищники молчаливы в вольерах, и в этом странном, пограничном безмолвии я прохожу между загонов. Знаю, что никого не встречу ни в открытой части, ни в закрытой. Маленькая Йолла сидит с матерью, Лайл ещё не вернулся из столицы. Аманда и Уна второй день за котлами: пополняют зелья. Старушка Фреза наверняка с обожаемыми гиппокампами. Где проводит время Нэйш — мне нет дела, главное — его нет на территории.