Пастыри чудовищ. Книга 3

Багряная трясина словно размыкается, открывая чистую воду тёмных глаз. На глазах проступают слёзы — воды прошлого. Блеск льда, и хохот малышни на катке, дымок из трубы, запах коричного печенья, простые, успокаивающие слова. Гриз собирает всё это внутри себя — во взгляде, в пустых руках, в стуке сердца — и посылает вперёд.

И в безумной жрице узнаёт на миг любимую тётю.

— Я… помню, я знаю. Малышка Гризи, всегда убегала на лёд, никогда не мёрзла. И тепло рук Хестер, и её утешения, когда я плакала…

— Отчего ты плачешь, Крелла? — шепчет Гриз, и впускает её в свой взгляд, как в память: они вдвоём сидят за деревянным столом с ситцевой старой скатертью, а в комнате жарко натоплено, и все холода остались за стенами…

— Потому что с моей наставницей случилось страшное, — отвечает Крелла дремотно. Она словно загипнотизирована прошлым и нежданным теплом. — Община в Единорожьей Долине подалась на «лёгкие пути» из-за неё. Они звали меня с собой. И я плакала, потому что не могу спасти их. Я ушла, я думала, что смогу стать ковчежником… в Ирмелее… Но не смогла вынести боли… крови… смерти. Столько смерти… И я опять ушла, скиталась от общины к общине, пока не появился он. Я думала… думала, он спасёт меня. Но варгам не дано вить гнёзда.

Гриз упрямо сжимает губы, проталкивает в горло горький комок. Нельзя, нельзя смотреть сейчас на Яниста, нельзя потерять тонкую нить, уводящую в прошлое.

— Он и не собирался. Я не была ему нужна. Без Дара. Без детей. Он соглашался держать меня только любовницей, и ещё два года я задыхалась в каменном брюхе города — лишь бы он приходил. Потом поняла, что не могу спасти даже себя. И пришла в вашу общину — потому что больше мне было некуда идти. Я всё время пыталась бороться, малышка Гризи. И всё время проигрывала и сбегала. От того, что видела и чувствовала. Но от этого не сбежать. Это повсюду.

Лёгкое покачивание ладонью — везде, везде… Охотники и жертвы, люди убивают зверей, и звери убивают людей, и люди убивают людей — и цикл не разомкнуть, не встать на пути у вечного колеса…

Самое страшное для варга — понимать, как мало ты можешь сделать. Многие пытаются сохранить хоть что-то. Скрыться в общинах, ухаживать за животными при них…

Может ведь так быть, что ты исцелилась бы со временем, Крелла? Ты пробыла у нас почти десять лет, могла остаться и дольше. Учила бы детей в общине — бабуля прочила тебя в свои преемницы, до того, как в возраст войду я. Сушила бы и заваривала травы, накладывала бы повязки зверям и помогала моей матери с выпечкой. Или тебе всё-таки слишком хотелось хоть кого-то спасти — и невозможность этого делала рану кровоточащей и вечной?

— Это случилось в тот день, когда ты ушла за травами?

— Да, малышка Гризи. Я ушла за травами… зашла далеко от общины… раненая волчица выбежала прямо на меня. За ней шли трое охотников со сворой — и мы не успели уйти. Они были пьяны и злы — им пришлось гнаться за ней слишком долго, и она увела их от логова. И когда я закрыла её собой, они не послушали.

— У них был арбалет?

— Нож. Охотничий нож у первого, который шагнул ко мне. Они все смеялись, а тот говорил, что сдерёт с меня шкуру заодно с волчицей, только натешится вдоволь. Я пыталась заслониться — и он полоснул по ладони. И оно пришло.

Улыбка у неё становится шире, будто Крелла прислушивается к чему-то родному. Давно обосновавшемуся под кожей.

Алый прилив накатил — и захлестнул её и зверей, взметнул на волне общей ярости, и легко, так легко она пропела первую команду.

«Крови…»

Керберы своры услышали. Раненая волчица тоже. У них в венах жил истинный закон всего живого: есть лишь хищники и жертвы, охотники — и добыча.

Потом были попытки охотников бежать и бить магией, и вопли, и треск разрываемой плоти, и впервые она ощутила глубоко внутри — спокойствие и правоту.

И только немного — голод.

— Отец говорил — тебя искали. И не нашли следов.

— Значит, он лгал. Я приказала керберам оттащить в старый вир то, что осталось от… тех. И вещи тоже сбросила туда. Но я не заметала следы — просто сразу же ушла оттуда. Кто умеет читать строки леса — прочёл бы. Но твой отец никогда не признался бы, что в его общине появился варг крови. Хуже того — Хищный Пастырь.

«…посмела показаться на глаза!» — гремит в памяти — и нить в прошлое оборачивается тонким, жгучим щупальцем скортокса: «…даже появляться рядом с общиной!», «Не смей её защищать, Хестер, чем меньше проживёт эта тварь, тем…»