Пастыри чудовищ. Книга 3

Словно этого не могло случиться. Связанный человек под моим прицелом. Оба Трогири вытянули шею в жадном предвкушении. Старший что-то шепчет младшему — наверное, удивляется, что я так качественно впал в ступор.

А может, говорит, что это слишком просто.

— Слишком просто. Сделаем зрелище интереснее.

Нарден Трогири повозился с артефактом, вышел из защитной зоны. Немного прошёл по трибуне и как как следует размахнулся.

Слабо прошелестело что-то, блеснуло длинной серебристой цепочкой — и звякнуло о землю за два десятка шагов. Палладарт.

— Ты — или тебя, — каркнул калека, и его корявую ухмылку я ощутил каждой шерстинкой. Всеми крысиными волосками, которые поднялись дыбом.

Смотрел я при этом не на Трогири, а на лицо Нэйша, где медленно, по миллиметру, выступала совсем другая улыбка. Холодная и яркая. Из тех, которые заставляют твои пальцы леденеть, а сердце колотиться с безумной скоростью.

Из тех, которые слишком ясно говорят, что ты не жилец.

Мы смотрели в глаза друг другу, и миги неслись мимо нас — подгоняемые истошным тарахтением сердца в ушах, я понимал — сейчас нужно будет дёргать крючок спуска, а устранитель рванётся в сторону, и если я не успею, не угадаю — он доберётся до дарта, призовёт его — и потом уже всё.

И было оглушительно громко. Буйство ветра в роще тейенха, и вопли утренних птах, смешки Трогири, жадное сопение его сынишки, и безумное «бах-бах-бах» в ушах, отчаянный, тягучий визг крысы внутри…

Тихий плач маленькой, заблудившейся девочки. Горький, невинный. Девочка заплутала, прибрела к арене, а на ней нету мамы, какие-то дядьки, а у калитки тоже какие-то…

Орут и падают.

Я обернулся в тот момент, когда егерей охраны разметало по сторонам. Кто-то пронзительно взвизгнул, бахнул одинокий выстрел, и маленькая девочка заплакала внутри ограды.

Ближе. И ближе. И ближе.

Плач замер, и с ним замерло всё. Время и ветер. Сердце и крыса под ним.

Даже тоненький, бабий крик Трогири-младшего — словно растянулся и тоже застыл.

Сначала в воздухе обозначилась пара раскалённых алых точек.

Потом мортах явился из воздуха.

Первыми проступили цепкие когтистые пальцы, растопыренные почти по кругу, в чешуйчатой, поблёскивающей броне. Мощные лапы, гибкие и длинные, словно у кошки. Закрытое той же бронёй гладкое тулово с тускло-серебристыми щитками впереди и тёмной, шипастой полосой по хребту. Полыхнуло алым — и явился подвижный, извивающийся хвост, на конце которого поблёскивало острое жало. Потом вокруг алых точек втянулись щитки, и проступила морда — длинная, похожая на собачью, но с закруглённым, змеиным носом и прижатыми ушами.

Приоткрылась пасть, показав иглы страшных клыков.

Взгляд твари был цепенящим, слишком уж осмысленным. Скользнул по мне, ощупал «горевестник» (Нужно его бросить, — мелькнуло внутри, бросить и отойти — но пальцы будто приклеились к оружию). Потом мортаха привлекла суета на трибунах: там разбегались в разные стороны слуги, а Трогири-младший всё верещал, тоненько, отчаянно, чтобы они сделали что-то…

Рывок Нэйша я не увидел — предчувствовал. Потому что знал, что он будет — и сердце лениво, замедленно выдало бесконечный удар, наполненный истошным верещанием крысы: «Брось оружие, брось, дурак, отойди в сторону!»

На втором ударе я осознал, что готов заорать это вслух.

А потом где-то между ударами меня швырнуло устранителю вслед. Мортах и Трогири отступили и смазались, взгляд приковался к серебристой цепочке, которая взметнулась навстречу протянутым рукам, оставалось совсем немного: дотянуться, одно движение — разрезать верёвку, взметнуть дарт, поднимаясь…

Мне бы не успеть — но связанные руки замедлили его.

Прыгнул я почти наобум, совсем не грациозно, вот только Нэйш в этот момент был в движении, в текучем рывке навстречу дарту, и мой вес (хвала пирожкам Аманды), помноженный на разбег, всё-таки оказался у него на спине неожиданно. Сбил равновесие до падения, и уже в падении я, не переводя дыхания, съездил устранителя рукояткой «горевестника» пониже затылка, получилось вскользь и неудачно; ответный удар локтем чуть не вышиб из меня дух, и тело вспомнило прежние навыки: упереться коленями, лёжа на арестованном, зафиксировать шею, приставить к голове Печать, тьфу ты, дуло.

— Лежать! — голос срывался в визг, заходился обезумевший грызун внутри, и нельзя было думать, что я делаю, потому я просто вжимал дуло в затылок «клыка» и орал изо всех сил: — Не смей, ублюдок, только дёрнись, на месте положу, лежать!!

Я орал, угрожал и честил Нэйша словечками из лексикона то ли законников, то ли пиратов. Выдавал такое, чему позавидовала бы Фреза — и сам ужасался, и всё равно орал дальше. До боли в горле, до полного оглушения себя же — потому что понимал, что удержать его мне не удастся.

— Замри, мразь, только дёрнись! Убью, тварь!!