Пастыри чудовищ (СИ)

Она говорит открыто и по-доброму, и это-то выворачивает наизнанку ещё больше: эта дрянь — набрякшая, больная, чужая, — вряд ли понимает по-хорошему. Вырастает там, в глазах Шипелки белым маревом, потирает лапки:

— Загладить?

— Загладить. Исправить. Искупить, — Грызи косится на полубеспамятного Моргойла и выдыхает: — Какой службы ты от него хочешь?

— Купить… — скрежещет в горле у Хааты. — Хочешь… купить жизнь? От Людей Камня мне не надо службы. Ему… никак не купить. Ты — Пастырь чудовищ. Хочешь купить жизнь Врагу Живого? Хочешь…

Собираю силы в кулак, чтобы заорать. Потому что уже поняла, что сейчас скажет эта несусветная дрянь и что ответит Гриз. Только вот Дар душит и давит, заходится в немом вопле, Печать опять едва не прожигает ладонь. И я не успеваю: изо рта у Шипелки вылетает:

— Размен. Его жизнь — твоя служба.

— Согласна. Назначишь мне службу сейчас?

— Назначу… потом.

Хаата хрипит. Глаза у нее широко распахнуты, в них — серебристая пелена, за ней — гудение Роя, и трепетание нитей невидимой грибницы. И запах плесени. Губы скривлены в торжествующую ухмылку.

А по щекам ползут слёзы, когда она выговаривает.

— Теперь клянись, варг Гриз Арделл. Клянись своим Даром, что исполнишь службу. Клянись своей кровью. На… непролитой здесь крови… клянись!

И дальше два голоса сплетаются и соединяются, поют слитную песнь земли на языке терраантов. Гриз выпевает формулу древней клятвы. Не торопится — видно, не очень хорошо помнит — так что каждое слово подбирает и выговаривает. Вокруг ее клятвы обвивается другой голос — шипение и щёлканье, свист и треск. Голос древнего кокона, в котором затаилось, скрючилось что-то ущербное, изломанное, чуждое.

А Дар сходит с ума, и виски ломит, и небо будто грохается на макушку — придавливает к земле, к траве, будто нужно непременно, непременно пустить в нее корни…

— Помни: ты клялась, варг Гриз Арделл. Пастырь живого.

Отпускает резко и неожиданно, и оказывается, что равновесие я удержать не смогу. Качаюсь, как пьяный вольерный. Опрокидываюсь на бок, опираюсь на руку. Задавака валится вперед и громким «буэээ» делает действительность еще менее радужной.

Ноги Шипелки торчат из травы. Грызи опустилась на одно колено, но поднимается.

— Все целы?

Хочу ей высказать кучу всего. Желательно — ором. Ор не получается, так что дышу-дышу-дышу, глотаю воздух с запахом дубовых листьев. Как лучшее питьё.

Грызи тем временем склоняется над Шипелкой, что-то быстро спрашивает, вливает в нее глоток бодрящего с пояса. Бросает коротко:

— Мел, присмотри, я на пять минут.

И пропадает.

Подхожу, смотрю. Даарду тоже жадно дышит. Зелень и коричневатость медленно смываются с кожи, остается бледность.

И остатки слёз на щеках.

— Ещё зелья дать? Или воды?

Шипелка вяло кивает, рисует губами: «Воды». За водой приходится сходить к ближайшему ручью — спасибо, их тут несколько по всему саду. Складной стакан у меня всегда с собой.

Пока пою Хаату — подтягивается Моргойл. С вопросами типа: «Что это было?» Смотрю на Задаваку. Тот резко мудреет.

— А-а… м-можно мне тоже? — и показывает на стакан.

И даже не брезгует пить после даарду, надо же.

Пока Задавака возвращает себе себя, устраиваюсь на траве возле Шипелки.

— Вообще, он прав. Что это за дрянь была? Ни черта не похоже на Кормчую.

Я-то думала, что Всесущий — вроде как терраант, которого наделяют силой и властью в ходе Ритуала. А потом на его место приходит следующий — как Кормчую, жрицу Камня, меняют, когда она назовет преемницу.

Но эта тварь воняла древностью. И мощью. Властью, которая не снилась Кормчим Камня.

— Мелким корням неведомо, откуда взялся великий, — шепчет Хаата и кривит темные губы. — Истэйон, Первейший из даарду, был раньше всех… Был прежде, чем воды заговорили. Прежде башни в Аканторе… раньше Камня.

— И твой народ подчиняется этой твари.

Я-то думала, у даарду побольше мозгов в башке.

— Твой народ подчиняется Камню. Кормчей. Жрецам. Королям. Почему не спросишь их?

Сверкает на меня кошачьими глазами сердито. Потом роняет голову на траву. Говорит почти неразличимо, будто у нее заболело горло:

— Всесущий не добр. Он древен. Мудр. Знает Рой. Многие в Рое готовы слушать, что он говорит. Многие… верят… не прожить без голоса Ардаанна-Матэс. Без поводыря.

Многие — но не все, стало быть.

Пальцы у неё сжимаются, разжимаются в траве. А рукав задрался. И под ним снова видны шрамы.

Кажись, я теперь понимаю, чем она провинилась перед Роем. И почему её выпнули.

И где это Грызи, интересно?

Гриз появляется из-за живой изгороди в компании с Опалом. Единорог рад прогулке — норовит подставить морду по почесушки. Голубой рог изнутри полыхает алыми, золотистыми и серебристыми искрами.