Пастыри чудовищ (СИ)

— Будете отвечать за всё, что сделали. Учтите. Я на вас управу найду — на вас и на эту… — пышет гневом, машет в сторону Гриз. — Я пойду в суд, если вы посмеете. В суд!

Далли останавливается и смотрит на Гэтланда как на диво дивное. Потирает щёку, заросшую щетиной.

— Я вас умоляю, — говорит со смаком. — Мне вредно столько смеяться. У вас же даже нет договора, и вы же сами это только что сказали. Вы с нами ни о чем не договаривались, ничего нам не платили, да мы с вами не имеем никаких дел, вообще! Всё, дайте я уже пойду, мне еще надо вывести людей из питомника.

— Ваш устранитель убил моего виверния!

— А вы подайте на него в суд, — интимным шепотом. — Только не забудьте несколько маленьких околичностей: виверний был бешеным, у нас есть свидетели, и госпожа Нерелли выкатит вам встречный иск.

— Госпожа…

— Ага, та самая, которую сожрал бы этот ваш распрекрасный виверний. Если бы не наш устранитель. Она, знаете ли, как-то даже и благодарна нам за то, что жива осталась, а вот на вас как-то, вроде, сердится. А у неё муж, что ли, в судьях где-то… или дядя? Боженьки, вот мне интересно, как вы будете доказывать ей, что милашку-виверния надо было оставить в живых.

Пунцовость пропадает со щёк у заводчика зверинца. Он начинает кашлять, и кашляет долго, прикрывается платком, потом идет наливать себе воды… Кейн Далли пользуется моментом, едва заметно подмигивает Гриз.

— Насчет денег — тем более не волнуйтесь. Тут уж прямо спасибо, что сняли с нас этот груз. Если б договор, да с пунктами про «хранить молчание» — пожалуй, было бы трудненько, а так мы, пожалуй, недурно заработаем, когда распишем эту историю в газетах.

Господин Гэтланд бледнеет совсем. И Далли снова меняет манеру речи, соскальзывает почти в деревенскую сочувственную скороговорку: ай-ай-ай, водички попейте, как бы вас удар не хватил…

На это почти весело смотреть — и она смеялась бы, если бы могла хотя бы дышать. Если бы была жива сейчас больше, чем наполовину.

— Ваш работник, — шипит заводчик, — слишком нахален. Для новичка. И я этого так не оставлю. И я знаю, что вы не посмеете, так что слушайте-ка меня, милоч…

Она не может слушать. Не может быть здесь. Пальцы дрожат, вцепляясь в белое дерево стула, оставляя на нём кровавые следы.

— Кейн, — хрипло говорит Гриз, поднимаясь, — хватит, идём.

Теперь Гэтланд не даёт уйти ей. Встаёт на пути и уже совсем не так уверенно выдает что-то про давнее сотрудничество… только ради вас, я же помню… хорошее партнерство… И надо бы заключить договор, чтобы всё было по справедливости, но учтите, вы берете на себя обязательства…

Кейн Далли слушает с поспешностью и досадой. Кивает — ну да, ну да.

— Хотите договор? Давайте только быстро, там у Аманды всё сонное скоро выйдет.

Мирр Гэтланд готов, заключить уже дюжину договоров — чтобы только не разговаривать больше с Кейном Далли. Но Гриз коротко взмахивает ладонью — обозначая, с кем заводчику придется договариваться. Кивает своему «панцирю» на прощание и бредет к двери.

Позади слышен удовлетворенный вздох Далли — новенький с размаху обрушивается в то же кресло.

— Ну вот, теперь поговорим как деловые люди…

Раздраженный голос Гэтланда:

— Послушайте, откуда только вы взялись такой?

И бодрый ответ:

— Ай, я вас умоляю! Всё равно там больше таких не осталось.

* * *

Ночь приходит милосердно: укрывает остатки суетливого, горького, рассыпающегося по частям дня. Лечение животных, которые поранились. Когда за твоими спинами наемные рабочие сгружают на носилки тех, кому уже не помочь. Потом еще посмотреть в сознание тех, кто начал отходить после эликсиров. Кивнуть победоносно ухмыляющемуся Кейну Далли, который явился-таки с подписанным договором и ещё сетует: эх, маловато удалось выжать, да и обязанностей добавилось…

Дела просыпаются — зерном из распоротого мешка, перемалываются в белую пыль и истаивают как маловажное. Что-то нужно было сказать Мел. О чём-то поговорить с Амандой. Спросить Кейна Далли… о чём?

Вечер пропадает из памяти, помнится только — как она смывает со слегка дрожащих рук кровь, и прижимает мокрые ладони к лицу, к щекам… И отшвыривает в угол пропахшую гарью и смертью рубашку — запах всё равно не уходит, даже после того, как она плещется над тазом. Въелся в волосы, в кожу, в стены внутренней опустевшей крепости.

Позже, уже ночью, она поднимается к себе. В настольной лампе светится желчь мантикоры — нужно закрыть, потому что по стеклу змеятся окрашенные в алый языки пламени, и от этого кажется, что в комнате горит живой огонь…

Слишком много огня сегодня. Гриз стоит, прижимаясь лбом к треснутому оконному стеклу, как к успокаивающе-холодным льдинкам.

В крепости был пожар, и улицы теперь затихли в трауре — ждут прощальных песен. И из окон города — чёрные дымы, и в воздухе пепел.

Будет утро, — пытается сказать себе Гриз. И дома в крепостях отстроят. Тех, кто ушел, нужно оплакать — и потом встать. Это просто ночь после пожара, но уже всё, ты слышишь? Будет опять утро, и ты встанешь из пепла. Как феникс.