Пастыри. Последнее желание

Ситуацию он оценил на удивление быстро. А оценив, быстро протянул руку и ухватился за рукоять Т Т, торчащего сзади из-за пояса Громыко.

Почувствовав это, майор стремительно повернулся, сделал шаг в сторону. Гуцул, не целясь, нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и врач Скорой помощи Людмила Ивановна Трифонова, коротко вскрикнув, упала на каменный пол, неловко подвернув ногу. Прямо посредине ее чуть выпуклого напудренного лба появилась небольшая красно-черная дырочка…

Яна рванулась к Гуцулу, Илья нырнул под стол, увлекая за собой Вадима, Торлецкий бросился к убитой. Громыко опередил всех. Он ногой выбил пистолет из слабых пальцев Гуцула, схватил раненого за обшлага кожанки, приподнял над столом:

– С-сука! Ты чего творишь, гад?! Ожил, падла, да?! Она ж тебя с того света достала! А ты ее!..

Гуцул рычал что-то матерное в ответ, пытаясь вырваться.

Яна аккуратно, за ствол, подобрала ТТ-шник майора, обернула обрывком принесенной графом простыни, сунула в карман – если дойдет до расследования, экспертиза покажет, что на оружии, из которого убили Трифонову, отпечатки пальцев гражданина Гуцуляка.

Торлецкий встал, накрыл тело Людмилы Ивановны покрывалом, на котором еще совсем недавно лежал без сознания ее убийца, снял шляпу:

– Она мертва. Этот мерзавец выстрелил удивительно метко для умирающего. Пациент убивает доктора – есть в этом что-то трагическое, театральное. Шекспир, Эсхил…

– Сейчас я тут такой театр устрою… – процедил сквозь зубы Громыко, стащил Гуцула со стола и, бросив на пол, уставился в мутные глаза раненого: – Быстро: кто и как делает долбеней? Фамилия! Имя! Кто?! Говори!

– Хрен тебе… – прохрипел Гуцул, слизнул с губ выступившую кровь и вдруг завалился набок, дернулся…

– П-мер-ч-то-ли! – Яна присела рядом с ним, оттопырила веко раненого. – Не, Ник-кузич, он-ж-ив! С-мулянт!

– Ах ты… – Громыко задохнулся от гнева, навис над вжавшимся в стену Гуцулом, угрожающе засопел: – Ну, падла, будешь говорить?

Раненый с ненавистью оглядел всех и неожиданно харкнул майору в лицо. Кровавый плевок пролетел мимо. Громыко зарычал и от души врезал тяжелым ботинком Гуцулу под ребра. Тот застонал, скрючился, суча ногами.

– Э-э… Позвольте-ка мне, – граф решительно шагнул вперед, отодвинул Громыко в сторону, нагнулся над Гуцулом: – Любезный, вы, видимо, плохо понимаете, в какой ситуации находитесь. Вас реанимировали, но это ненадолго. Доктор, которую вы так безжалостно отправили к праотцам, сказала, что без своевременной медицинской помощи вы погибнете самое большее через пару часов. От себя хочу заметить, что у вас внутреннее кровотечение, а это очень серьезно. Поверьте, я за свою крайне долгую жизнь повидал столько умирающих, что могу работать консультантом у одной безносой дамы с косой…

– Колись, гнида, и на больничку поедешь! – вновь вклинился Громыко, схватил Гуцула за отворот пиджака, сильно тряхнул.

– Н-н-ни-и-и… Н-ни хр-рена не скажу! – пролаял Гуцул. Кровь пузырилась у него на губах. – С-сдохну – н-не скажу-у…

– Не-с-к-жет, – спокойно подтвердила Яна, уселась на край стола и принялась перезаряжать ППШ. Потрясенный смертью Людмилы Ивановны и всем происходящим Зава топтался рядом, не зная, куда себя деть. Илья курил, равнодушно глядя в сторону.

– Ну-с, попробуем последнее средство, – Торлецкий скинул плащ, засучил рукава и обратился к хмурящему брови Громыко: – Сударь мой, Николай Кузьмич, будьте любезны, подержите ему голову…

Дважды просить графу не пришлось. Майор, матерясь сквозь зубы, схватил Гуцула за плечи, выволок на середину комнаты и крепко зажал его в борцовском захвате. Гуцул пытался сопротивляться, но скоро сдался и обреченно затих, с сипением втягивая в себя воздух.

Торлецкий встал на колени возле раненого, закрыл глаз, наклонил голову и уперся лбом в покрытый испариной висок Гуцула. Некоторое время в комнате царила тишина, нарушаемая лишь приглушенными щелчками, которые издавали вставляемые Яной в диск ППШ патроны. Потом граф заговорил быстрым речитативом, но никто из присутствующих не понял ни слова.

Илья, докуривая сигарету, подумал, что все происходящее напоминает ему сон, очень дурной, очень страшный и – бесконечный. «И что самое печальное – утро не наступит никогда», – подумал он, сглатывая табачную горечь.

Вдруг Гуцул закатил глаза и захрипел. Громыко от неожиданности ослабил хватку, удерживаемая им голова пленника дернулась, разрывая контакт с графом.

– Да держите же крепче! – проскрежетал Торлецкий.

– Не ори!.. – тут же окрысился Громыко. – Я тебе в шестерки не нанимался!

– Нет, ну это совершенно невозможно, – граф встал, развел руками. – Господа, мы или делаем одно дело и тогда действуем сообща, или…

– Давайте, я подержу, – сказал Илья неожиданно для себя самого, отбросил окурок и подошел к Гуцулу, по-прежнему не открывающему глаза.

– О, еще один… Пацифист, мать твою… – взвинченные нервы Громыко требовали разрядки. Он отпустил раненого и выпрямился. – А совесть потом не замучает, а?

– Трищ-м-йор! – Яна проворно соскочила со стола, дернула Громыко за рукав. – П-кури-ка-п-ока-ут-омил…