Пасынки безмолвия

Павел услышал собственный голос со стороны, жалкий и неуверенный. Прокашлялся, коря себя за слабость, но Яна, казалось, даже не заметила вопроса. Прислушиваясь к мыслеформам связанного молчуна, качнулась сначала вправо, а затем резко потащила того влево. Петр, зачем-то пригибаясь и опустив голову, засеменил следом. Сорока, как и было велено раньше, прикрывал спины…

После шумных приветствий, которыми ловчих встречали с момента прибытия в комплекс, холлы и переходы казались вымершими. Сквозь стеклянные стены виднелись силуэты местных обитателей, но навстречу не выскочили ни перепуганные ученые, ни вооруженный патруль.

Воодушевившись, парень прибавил ходу. Пульс участился, в ушах застучало, сознание завертело в карамельно-розовой спирали возбуждения и страха.

Миновали перекресток, заметив в одном из коридоров трех нелюдей в белоснежных халатах. Незамеченными свернули еще раз налево, после чего скатились по короткому эскалатору, предназначенному для транспортировки грузовых тележек. Подошвы пыльных ботинок противно скрипели по идеально отмытому полу, в котором отражались их угловатые фигуры. Пахло до тошноты приятно, обманчиво свежо, предательски благодушно.

Из лифта в дальнем конце прямоугольного холла навстречу показались двое застекольщиков. Судя по форме – местные сотрудники, вероятно врачи. Не сразу сообразив, что именно предстало перед их взорами, они оцепенело наблюдали за приближением Погремушки и ее безвольного заслона. И вдруг рухнули на пол, почти лишаясь чувств, едва егерь выпалила – громко, четко и командно, как на плацу:

– Лежать, ублюдки! Кто шевельнется, башку снесу!

Ученые упали на животы, закрывая головы руками.

Дрогнули ноги и у Петра, это Сорока успел заметить. А затем Яна втолкнула корпатрицианта в открытую скорлупу лифта, и Павел был вынужден ускорить шаг. Ввалился, едва не сбив оператора с ног. А затем девушка отшвырнула пленника в угол, не позволяя поднять головы, и освободившейся рукой заколдовала над пультом управления.

Кабина дрогнула, сдвинулась с места.

За одной из ее хрустальных перегородок открылся потрясающей красоты атриум, в центре которого бил каскадный фонтан, обрамленный зеленью и кольцами уютных скамеек. Отдыхавшие на них парниковые сначала ничего не заподозрили. Но затем кто-то взглянул-таки вверх, лица молчунов начали бледнеть, и через секунду на людей и их заложников пялилось не меньше дюжины сотрудников комплекса-гиганта.

Сорока замер, словно неподвижность могла скрыть его от лишних взглядов. Услышал, как забористо сыплет шепотливой руганью Погремушка. Заметил, как прячется за их спины Петр. И только корпатрициант, горделивый и надменный, несмотря на скованные руки и общую беспомощность, продолжал держаться с несгибаемым превосходством.

Нелюди на дне и кольцевых террасах атриума стали сбиваться в кучки. Взявшись за руки, они спешно обменивались информацией, проявляя все больше нервозности. Перед многими в воздухе повисли голографические клавиатуры, на которых те со скоростью ткацкого станка принялись набирать экстренные текстовые сообщения.

Сорока прикусил губу, почувствовав теплый соленый вкус.

И только сейчас заметил, что лифт вовсе не опускается…

– Егерь? – выдавил парень, в ужасе оборачиваясь к Яне. – Куда ты нас тащишь?..

– Наверх, – отрезала она, глядя на столпившихся под кабиной застекольщиков так, будто собиралась перестрелять одного за другим. – Обычное бегство ничего не даст. Затравят, выродки, и в метро спуститься не успеешь…

– Но ты же сама сказала, что план накрылся! – Павел понимал, что выглядит сейчас не лучшим образом. Да и голос на фальцет срывался… но поделать ничего не мог. – Тебя же вычислили, раскрыли! Нужно вниз! Убегать…

– Да помолчи ты! – Погремушка поморщилась, словно ей тоже стала противна обыкновенная человеческая речь. – Хочешь отдельно, забирай свою сумку и вперед. Я держать не стану…

– Нет-нет. – Сорока замотал головой. Представив себя посреди неохватных переходов этого великанского лабиринта, он вдруг перепугался сильнее, чем во время охоты на рынке. – Но что ты собираешься делать наверху?

Спрашивал, не особенно рассчитывая на ответ. Но егерь, отодвинув заложника так, чтобы ненароком не коснуться его обнаженных запястий или шеи, вдруг ответила, подмигивая лихо и бесшабашно:

– Взрывать, конечно же.

Она улыбнулась, напоследок осмотрев встревоженных парниковых снаружи – лифт одним плавным рывком втиснулся в непрозрачную трубу, отрезав от взглядов уютный зеленый атриум и его обитателей.

– Видал брикеты в моем рюкзаке? Ох зря эти жопотрахи посчитали нас живыми трупами, ох зря…

– Но как мы сумеем? – Павел все еще не верил в безрассудство спутницы. Лифт начинал замедляться, а он все лепетал и лепетал: – Сейчас объявят тревогу… Пошлют войска… Мы обречены… Ты даже не сможешь добраться до штаба…

– О, не беспокойся! – рубанула, словно собиралась словами нашинковать воздух на ломти, Погремушка. Подтащила заложника к двери, лбом упирая того в щель между створками. – Я намерена кое-что предпринять на этот счет. Кое-что, что не позволит обитателям «Голиафа» заскучать.