Пасынки безмолвия

Пытаясь управлять непослушным сердцебиением, Петрос осознает, что они находятся в центре управления акустическими потоками делового муравейника. Йанна, отшвырнув Леонидаса в угол, направляется к огромным пультам, занимающим две трети главного помещения башни. На ходу скуднодухая вынимает из кармана куртки плоскую черную коробочку, в которой оператор узнает портативный музыкальный проигрыватель.

Петросу не нужно прикасаться к плееру, чтобы узнать, какая деструктивная мощь заключена под темным пластиком. Как много боли, ярости и непримиримости, воплощенных в варварской музыке, спрятаны в мозгах электронного устройства. Сила эта, готовая выплеснуться наружу, способна причинить обитателям «Голиафа» вред, сопоставимый со взрывом бомбы…

Йанна, что-то приказав Птице-Цифре и ежесекундно оборачиваясь на заложников, начинает колдовать над пультами. Неужели инстинктов зверя хватит, чтобы совладать с современной техникой? Глядя, как ловко спасшая его арбалетчица подключает проигрыватель к системам «Голиафа», Петрос уверовал, что хватит…

Им никогда не понять друг друга.

Обитающие на одной земле, обезображенной войнами прошлого, они никогда не смогут найти общего языка. Похожие и разные, почти одинаково выглядящие и совершенно разные внутри. Они обречены до конца времен жить в опасной близости, старательно поддерживая хрупкий мир и столь же старательно разрушая его вмешательством в экосферу соседствующего вида. До тех пор, пока один из них не падет, окончательно сдавшись перед Царицей Эволюцией.

А ведь Петрос искренне хотел помочь.

Йанна спасла его от химер, он чувствовал себя обязанным. Не желал зла. Хотел поступить правильно, как лучше, не задумываясь об опасных последствиях. К сожалению, не заставивших себя ждать. Потому что, заботясь о собственной шкуре, пустышечница без раздумий поставит на кон жизни ни в чем не повинных людей. Она – чужая. И большой ошибкой было полагать, что между человечеством и Homo Bifaxis практически нет разницы…

Не задумываясь о том, что именно делает, Петрос сбросил оба рюкзака на пол.

Быстрым шагом направился к Йанне у пультов. Проигнорировал предупреждающий крик Птицы-Цифры, заставляя себя двигаться все быстрее и быстрее, пока боязливый ступор не превратил мышцы в куски гранита. Оказавшись подле скуднодухой, инженер со всего размаха ударил самку по рукам.

Хотел выбить проигрыватель, оборвав подключавшие его к пульту провода. Промазал. Удивленная – логос хищницы зашипел, раскрываясь ярко-желтой хризантемой недоумения, – та успела увернуться от его неумелого выпада. А когда оператор буровой колонны потянулся еще раз, намереваясь во что бы то ни стало помешать включить опасную музыку, прозвучал выстрел.

Снова вскрикнул Птица-Цифра. Леонидас, сидящий в центре зала, рванулся вперед, но лишь бессильно заскрипел зубами, когда браслеты впились в запястья. Мир потускнел, словно над Куполом и ажурной башней Беседки пронеслась грозовая туча.

Правое плечо Петроса зажгло, словно его пырнули раскаленной кочергой. Чуть выше легкого, ниже сустава. Заломило лопатку, через позвоночник пропустили ток.

Сила удара была не очень большой, его даже не сбило с ног, только развернуло. Он пораженно уставился на собственную грудь, на проступающие сквозь ткань красные узоры, на дымящийся пистолет в руке Йанны. Та, пораженная не меньше раненого человека, спешно опустила оружие. И оказалась рядом, когда мужчина начал оседать – больше от шока, нежели боли.

Теперь логосолитоны, исходящие от нелюдя, стали вежливо-серыми. В них, как и во время диалога в такси, вернулась печаль, бессилие что-то доказать и страдание одиночества.

Не позволив инженеру удариться затылком, синантроп подхватила его под плечи, укладывая на пол с той аккуратностью и бережностью, с какой сентиментальный палач опускает в плетеную корзину голову убиенной жертвы.

«Остановись», – сумбурно протранслировал Петрос, когда пальцы Йанны коснулись его шеи.

Но та, потрясенная и ошарашенная, только поджала пухлые губы.

«Как же вы вообще можете так жить? – Разобрал оператор, ускользая в благословенное забытье. – Несчастные. Глупцы. Мне так жаль вас».

Пустышечница транслировала сбивчиво, вплавив поток мыслей в один мощный импульс-мнемослайд, развернувшийся в сознании Петроса причудливой игрушкой-оригами. Он замотал головой, пытаясь снова предостеречь самку от ошибки. Но та не услышала, все вбивая и вбивая в его рассудок образы, наполненные неподдельным разочарованием.

«Вы живете, никогда не услышав голоса матери. Никогда не услышав колыбельной или другой песни. Слов прощания или прощения. Гнева. Дружеской поддержки. Ласкового напутствия, комплимента, угрозы или предостережения».

Их глаза встретились.

За долю секунды, потребовавшуюся, чтобы уложить раненого на пол, на Петроса обрушилось настоящее ментальное цунами, в котором – и это чистая правда, пусть подтвердит Божество! – не было ни капли лжи или лукавства.

«Жить так – это словно по доброй воле обрубить себе руку. А потом учиться управляться с одной…»