Пасынки Джихада

Особенности здесь таковы: контрразведка занимается военными, а военные у нас всегда проходили по неофициальному общегражданскому статусу как бессловесная скотина, не имеющая никаких прав. То есть если где-то там милицейские опера вламываются без постановления в чужую хату и им за самоуправство может достаться на орехи, то в данном случае об этом даже и не вспомнит никто, настолько смехотворным кажется такое развитие событий. Никаких постановлений, никаких намёков на соблюдение формальностей — всё делается как удобнее, «по-домашнему». Типа, это наш человек, военный, чего с ним церемониться? Захотим — возьмём, и будет сидеть в подвале сколько потребуется, хоть месяц, хоть пару. Какие сорок восемь часов на предъявление обвинения, вы что, ребята?! Надоест держать или умаслит как надо — отпустим. Надо будет — сделаем обыск дома в любое время, когда понадобится, и, естественно, без всяких там понятых. Какие понятые, если речь идёт о военной тайне?! Это даже просто как-то смешно…

Короче, не буду грузить своей информированностью, сразу дам заключение по обстановке. В ближайшее время следовало ожидать три равновероятных варианта разрешения этой ситуации. Первый, наиболее предпочтительный: отбрешется (откупится — отмажется), помурыжат маленько и отпустят с миром. Второй — похуже, но тоже ничего: расколется по мелочи, сдаст какой-нибудь из незначительных схронов (до полковника дослужился, значит, не дурак, а если не дурак, в одном месте всё сразу хранить не будет), привезут домой, будут делать обыск. И третий: приедут делать обыск без него.

Полковник нам был нужен кровь из носу, поэтому-то мы спокойно сидели и не дёргались. Если даже второй вариант — всё равно неплохо. Повторяю, особисты — не гражданские опера, приедут на обыск по-домашнему, втроём-вчетвером, без шума и лишней помпы. С этим мы справимся. А вот если будет третий вариант — приедут без полковника, придётся здорово напрячься…

Звонок я тоже предусмотрел — не на необитаемом острове живут, может, кто-то захочет пообщаться. Мобильники жены и дочки мы отключили, в прихожей стоял проводной аппарат — этакий навороченный, многоканальный, на два разных номера. Хорошо живёт полковник, некоторые и один-то телефон выбивают годами. К основному номеру было целых три параллельных телефона с радиотрубками: на кухне, в спальне и в зале.

Единственным кандидатом на роль дежурного по связи была тёща полковника. Потому что к тому моменту жена и дочка уже пребывали в таком состоянии, что не только не могли общаться с кем-то, но даже плохо соображали, что с ними происходит.

Усадив тёщу полковника у телефона в прихожей, я пообещал, что очень скоро мы уйдём, и предупредил её:

— Если вдруг кто позвонит — у вас всё нормально. Дочка в ванной, внучка ушла гулять. Если у вас хотя бы даже голос дрогнет — мы немедленно убьём их обеих. Понятно?

Ильяс тут же показал ей здоровенный мясорез — специально на кухне взял, для демонстрации.

Бабка, с ужасом глядя на нож, часто закивала. За этот час, что мы у них гостили, она в полном объёме успела проникнуться нашей нехорошестью. Когда тебя саму не трогают, а на твоих глазах крайне жестоко обращаются с близкими тебе людьми, а потом вдруг прекращают это грязное дело и заверяют, что скоро уйдут и всё будет нормально… Знаете, даже у самого конченого пессимиста в такой ситуации возникает радужная нелепая надежда, что скоро и в самом деле всё закончится и он, как это ни дико звучит, благодарен налётчикам хотя бы уже за то, что они прекратили терзать свои жертвы и — этакие славные и милые люди! — обещали скоро уйти совсем. В этот момент конченый пессимист готов расплакаться от радости и целовать своих обидчиков. Это что-то типа производной Стокгольмского синдрома.

Когда телефон зазвонил, я поднял трубку параллельного в зале, вернулся в прихожую и поощрительно кивнул тёще полковника. Она взяла трубку и стала разговаривать. Ильяс стоял в дверях зала, внимательно смотрел на неё и поигрывал мясорезом. Тёща полковника не сводила глаз с моего бойца, смотрела на него, как кролик на удава.

Звонил Руденко. Спросил, где жена, ответ «в ванной» принял безропотно, сказал, что он в сервисе и минут через сорок подошлёт ребят, чтобы они забрали машину. Там, мол, кое-что надо отремонтировать.

Тёща вела себя молодцом. Хотя, если полковник был бы повнимательнее, мог бы, наверное, заметить, что говорит она замороженным голосом и делает паузы, взвешивая каждое слово.

Я похвалил бабку: молодец, не подвела, теперь всем вам будет хорошо.

Увы, первые два приятных варианта «разруливания» проблемы с полковником отпадали. Оставался третий, самый опасный и отчасти непредсказуемый.