– Нет, конечно, – тряхнула косой Милана. – Законы все-таки пишутся здесь, в подлунном мире – хотя в идеале они и должны опираться на некие принципы, диктуемые Неистощимым Ключом. А через астрал оные принципы доводятся до нас непосредственно. Такое, конечно, происходит не каждый день, только по действительно серьезным поводам, но избрание русского царя – как раз один из них.
– А как именно доводятся? – снова подала голос мелкая.
– Увидишь, – бросила молодая графиня.
– Типа, ты и сама не знаешь, – хмыкнула моя язвительная сестренка.
– На моей памяти это первые выборы царя, – невозмутимо пожала плечами Воронцова.
– То есть, может, еще ничего и не случится? – не отставала от Миланы Юлька.
– Скоро все узнаем.
– А ты сама-то будешь выдвигаться? – продолжила мелкая бомбардировать собеседницу вопросами. – Вова говорит, – мотнула она головой в мою сторону, – что имеешь право!
– Я не так сказа… – возмущенно начал было я, но молодая графиня уже сунула под нос девочке свою калечную руку.
– Право, может, и имею, да реализовать оное не могу. Это как у впавших в немощь – мана через край плещется, а магия не идет!
– Я ж объяснял: согласно имперским законам, претендент на престол не должен иметь увечий, затрудняющих использование магии, – повторил я сестренке то, что и впрямь уже подробно излагал – вот буквально этим утром!
– Сами же сказали, воля астрала и человеческие законы – не совсем одно и то же! – заявила на это Юлька, почему-то объединив тут нас с Миланой, хотя слова те принадлежали одной лишь Воронцовой.
– Не в этом случае, – вздохнула молодая графиня.
В этот момент толпа вокруг нас разразилась приветственными криками.
– О, глядите, Романов идет! – снова оживилась уже притихшая было мелкая.
В центр площади и впрямь неспешно направлялся Светлейший князь Всеволод – в своем традиционном зеленом мундире с золотыми эполетами. Никакими объявлениями, никакими вступительными речами, чьими бы то ни было, его появление не предварялось – Романов будто бы случайно оказался здесь именно в это время. А народ – вроде как тоже просто вышел погулять – а тут вдруг такие люди и без охраны! Бывает же так?
На самом деле, разумеется, все собравшиеся прекрасно знали, что вот-вот должно произойти и зачем в Москву одновременно прибыли главы самых знатных родов Империи – из числа уцелевших, понятно: Романов из Старой Ладоги, князь Шуйский из Тмутаракани, князь Голицын из Казани, граф Татищев из Аркаима и еще несколько. Доставка их вместе со свитами в Первопрестольную вылилась в целую операцию: одних благовоний Ясухару было сожжено, наверное, с полпуда!
Но пример с избранием Бориса I Годунова, который решили возвести в традицию, требовал, чтобы внешне все смотрелось как бы случившимся само собой.
Выйдя на середину площади, Романов остановился и поднял вверх руку. Толпа постепенно умолкла.
– Братья и сестры! – разнесся над кремлем усиленный магией голос Светлейшего князя. – Всецело полагаясь на благосклонность Неистощимого Ключа, я, Всеволод Романов, заявляю о притязании на трон покойного родственника моего, Государя Императора Бориса из дома Годуновых!
Самозванец (ну а как еще такое назовешь – сам же вызвался?) умолк и на площади установилась мертвая тишина – даже вороны, сварливо каркавшие до того где-то на кремлевской стене, заткнули свои клювы. Секунду, другую, третью – ничего не происходило. Затем в толпе, там и тут, прорезался робкий шепоток – но ни во что большее ему развиться было не суждено: внезапно зазвонил Царь-Колокол.
Необходимо пояснить: внешне установленный на Ивановской площади артефакт ничем не отличался от того, что я видел в московском кремле в родном мире: вознесенный на постамент испещренный трещинами корпус, огромный осколок рядом, вырванный и лежащий отдельно язык… Не могла такая конструкция издавать звуков – разве что тихих стонов в ответ на постукивание извне. Но сейчас колокол именно что бил – голосисто, так что стоявшие поблизости вынуждены были заткнуть уши и пригнуться, да и мне, находившемуся почти что на другой стороне площади, захотелось сделать то же самое. А еще – сжать руками грудь, сердце в которой заметалось испуганной птицей.
Когда звон прекратился, еще некоторое время народ на площади ошарашенно безмолвствовал, а затем толпа взорвалась неистовством.
– Вот, я же сказала: сама все увидишь. И услышишь, – наклонившись к Юльке, веско бросила Милана.
– Это что, астрал признал Романова царем? – повернулся я к Воронцовой. – А как же выборы, Земский Собор и все такое?
– Пока не царем, – буркнула молодая графиня. – Как я понимаю, подтверждено лишь его право претендовать на престол. В котором, если уж на то пошло, и так никто особо не сомневался.
То же самое сейчас, должно быть, на сотни голосов растолковывали друг другу и прочие собравшиеся на площади: крики почти стихли и над толпой повис мерный, деловитый гул.