Пасынки восьмой заповеди

«Я не хочу выбирать. Ты слышишь, Дом-на-Перекрестке? – я не хочу!… Не слышит. Молчит и меняется. Вон – был кирпич, а теперь – ковры какие-то… И я меняюсь вместе с ним. Я чувствую себя дорогой, дорогой с дурацким и дорогим именем „Грольн“, по которой идут люди, люди Дома – они идут по мне, они идут через меня, они ждут, когда я выберу себе имя одного из них, и забуду себя, и тоже стану человеком Дома; а я иду через Дом…»

Человек идет через Дом.

Поворот. И пустые доспехи на подставке у стены.

Человек оглядывается. Ни одна занавеска не полощется на стенах. Ковры, ковры, ковры… Тяжелые, двухслойные ковры в бордовых тонах, и никакому сквозняку не сдвинуть с места их пыльную тяжесть.

Человек стоит у пустых доспехов. Человек трогает шлем с узким гребнем, привстав на цыпочки и по-детски шевеля припухшими губами. Он – подросток, этот человек…

«Я. Я – подросток. Идущий по коридорам, бегущий по коридорам, стоящий в коридоре… Но если я расслаблюсь – вот я уже мужчина, бородатый мужчина, безбородый мужчина, маленькая женщина, еще одна женщина, очень красивая… Люди Дома. И их имена волочатся за мной шлейфом, мне больно их отдирать; я – подросток, я – Грольн, а они все кричат на меня, и Дом кричит, кричит, кричит…»

– Выбери!…

Человек идет по Дому. Останавливается. Смотрит в зеркало. И лицо человека не отражается в зеркале. Словно у человека нет лица. Или Дому не нравится это лицо.

В зеркале отражается Дом. Переходы, комнаты, залы, двери, лестницы…

Человек и Дом смотрят друг на друга. Через стекло с блестящей, холодной амальгамой.

Дом-на-Перекрестке.

Человек-на-Перекрестке.

– Чего ты хочешь? – тихо спрашивает человек, моргая и стряхивая слезу, повисшую на реснице. Капля срывается и беззвучно падает на пол.

В зеркале появляется лицо. Чужое лицо. Взрослое. С крупными, резкими чертами. Со складками у рта.

Человек не убегает. Человек примеряет чужое лицо.

Лицо хмурится, собирая многочисленные морщины в напряженную маску, словно тот, в зеркале, что-то вспоминает.

Человек примеряет чужую память.

Лицо в зеркале одними губами произносит имя.

Человек примеряет чужое имя.

Имя. Махиша. Предстоятель Инара-Громовержца.

Человек вглядывается в чужое прошлое. Примеряя предложенную жизнь.

МАХИША-ПРЕДСТОЯЩИЙ

…В мир приходим мы нагими и беспомощными, и, уходя,

ничего не уносим с собой. Можно жить Предстоятелем, но

умереть Предстоятелем – нельзя. Последнее право и

последний долг Предстоящих – право выбора смертного часа и

долг передачи дара своего тому, кто идет следом. И пусть

Идущий следом поможет уйти опустевшему Предстоятелю за

грань между миром и небом, поможет и проводит; и запомнит

день и час сей.

Посему нет Предстоящему подлинного покоя вне его воли

и в одиночестве…

Авэк ал-Джубб Эльри. Рага о Предстоящих.

Они стояли рядом. Почти рядом. Они были невероятно, невозможно похожи друг на друга.

Дряхлый волхв Хаом, взметнувший к провисающему небу обглоданные временем руки, руки аскета и провидца, и Грозовое дерево, Древо-у-алтаря, с его черными, навеки обугленными ветвями, покрытыми крикливой листвой воронья, и лишь сучья, сучья…

Эх, жизнь, сучья жизнь!… Ударит, опалит… Стократ благородней тот, кто не скажет при блеске молнии: «Вот она, наша жизнь!…»

Они стояли рядом. Они ждали. Ждали того ослепительного мгновения, когда набрякшая холстина небес прорвется водой и огнем.

Приехавший на рассвете князь – Ликский Великий князь; хоть молодо-зелено, а взгляд властный, с рысьим прищуром, с холодным азартом – лениво сидел на пригорке и вполглаза поглядывал на волхва и его мертвое дерево. Князь тоже ждал. Он хорошо умел ждать, и трупы нетерпеливых братьев ступеньками ложились к престолу Большого Лика; братьев, так и не научившихся ждать, а теперь – поздно.

Учиться надо вовремя.

Все надо делать вовремя. Время камни разбрасывать и время собирать, как любил говаривать покойный наставник при дворе, удавленный за неучтивость. Разбрасывать так, чтоб падали, куда положено и на кого положено (князь вспомнил свой полк легких пращников и довольно пожевал губами), и собирать тоже надо с умом. Без ума собрал, свалил в кучу – холм получился, а кому тот холм нужен? Разве что на могилу, для вечной памяти, и то…

А попадется толковый каменщик – и лягут камни в основу столичного храма Инара-Громовержца; поклонятся людишки грозному князю неба, глядишь – и ему, земному князю охотней кланяться станут.

Хорошая вещь – вера. Полезная, дорогостоящая… сколько запросит Хаом за слово о храме?… не базар здесь, не поторгуешься…