Пасынки восьмой заповеди

Только тощий монах-доминиканец в рясе с капюшоном вылез по пояс из окна дома Зновальских, раздвинув ставни, буркнул что-то себе под нос и немедленно скрылся — доносить побежал, хоть и не о чем тут было доносить; или просто не придал значения.

— Да пропади ты пропадом! — пробормотал хмурый аббат Ян, полоснув взглядом по ставням, так и оставшимся открытыми, и ничего больше не добавил.

Шёл себе, молчал.

…Нетопырь с когда-то перебитым и после плохо сросшимся крылом висел на ветке явора вниз головой и диву давался. Подходило его времечко — правильное, ночное, когда смотрят не глазами и живут одним мгновением — а тут людишки какие-то шляются, хотя людям давно пора забиться в свои деревянные норы и спать, либо горланить песни, собравшись на лугу вокруг костра. Нетопырь перебрал коготками, кожистые крылья хлопнули раз-другой — но нет, зверёк остался висеть, напоминая сухой лист, и лишь уныло моргнул круглыми глазёнками.

Луна, выглянувшая из-за каменистого плеча Криваня, припомнила золотые деньки, то бишь ночки, когда была она молодым рогатым месяцем, и замерцала тоскливо, обсыпая жёлтой пыльцой кучку людей у могильного холмика. Луна не понимала, почему люди выбрали именно этот холмик, хотя вокруг на кладбище было предостаточно других, точно таких же, но решила не задумываться лишний раз над человеческими прихотями, а то и без того на лице пятна!

Разве что вспомнилось ни с того ни с сего сквозь дрёму: надвигающийся рассвет, свои последние минуты перед тем, как убраться восвояси, люди — кажется, те же самые, только теперь их было гораздо меньше — сбившиеся у дощатой ограды, и туманы, сизые туманы старого погоста…

Оставалось уже не так далеко до полуночи, когда поблизости от тихого шафлярского кладбища зафыркала лошадь, а следом за ней заскрипели колёса — сразу, из тишины, словно чужой тарантас свалился с неба.

Впрочем, с неба — это вряд ли.

— Явился… — пробормотал аббат, отворачиваясь и глядя в фиолетовое, цвета епископской мантии небо с крупными бриллиантами звёзд.

Смотреть на пришельца настоятелю не хотелось — даже для того, чтобы увидеть, что голова гостя непокрыта: свой неизменный берет с петушиным пером тот нервно комкал в кулаке.

— Кто это? — повернулась к брату удивлённая Тереза.

— Он. Марта, небось, рассказывала… Петушиное Перо.

— Великий Здрайца?! — ахнула Тереза и, резко встав навстречу выступившей из темноты фигуре прибывшего, неприязненно поинтересовалась:

— Что, по отцову душу приехал, вражина?

— Не мели языком, — возница тарантаса устало вытер сжатым в кулаке беретом покрытый испариной лоб, хоть ночь выдалась отнюдь не жаркой, и потеть было вроде бы не с чего. — Отвалится. Не моя она, душа отца вашего, хоть и жаль, а не моя. Не дотянуться…

— Тогда — зачем? — не выдержала Марта, прижимая к себе чуть слышно заскулившего Джоша. — За ним?

Она кивнула на пса.

— И не за ним, не бойся, — досадливо отмахнулся Великий Здрайца. — Хотя и следовало бы… Хотите, рассмешу?! Не хотите? Ну, тогда всё равно рассмешу. Сам не знаю — зачем я здесь! Разве что тебя повидать, воровочка моя, — дьявол невесело усмехнулся, присаживаясь рядом и делая вид, что хочет приобнять Марту за плечи.

Марта собралась было отодвинуться, но отчего-то не стала этого делать, только зябко поёжилась.

Помолчали.

— Спасибо, — не к месту проворчал вдруг Михал и осёкся, словно смутился.

— Кому? — искренне удивился Петушиное Перо. — Кому спасибо-то? Мне?!

— Тебе, — кивнул Михал. — За то что и Марте, и мне помог тогда живыми уйти. Вот уж откуда помощи не ждал… Но всё равно — спасибо.

Явно растерявшийся Здрайца не нашёлся, что ответить. Повисла натянутая пауза, во время которой аббат Ян думал, что в простом «спасибо» кроется «спаси Бог», только большинство об этом давно забыло.

— И что же ты теперь собираешься делать? — снова первой не выдержала Марта. — Я ведь понимаю… ох, ничего я уже не понимаю, только от тебя ведь просто так не отвяжешься! Что делать будешь, я тебя спрашиваю?!

— Да не знаю я! — чуть ли не выкрикнул дьявол в лицо женщине, брызжа слюной. — Не знаю! Раньше мне было плохо — о, если бы ты знала, воровочка, как мне было плохо!.. неправильное это слово, нет таких слов в человеческом языке, это надо пережить самому! И сейчас мне плохо, но сейчас мне именно плохо, я впервые в жизни ощущаю именно это, впервые чувствую правильность сказанного!.. ну зачем, какого чёрта тебя занесло в Вену, воровочка?!

Казалось, Петушиное Перо, забывшись, разговаривает сам с собой, но все слушали его, затаив дыхание — никто из пятерых не мог себе представить такого дьявола! «Он что, каяться собрался? — изумился аббат Ян. — Господи, прости меня, грешного — может, и для него ещё не всё потеряно?!»