По лицу тюремщика нетрудно было понять, каков будет ответ. Заключенный принял огорченный вид.
– Эх, Левша, Левша, – сказал он, – я-то думал, ты прямо ухватишься за возможность совершить благородный поступок. – Чуть помедлив, он добавил: – Вот что я тебе скажу: если ты сделаешь по-моему, я покажу тебе, как решается та загадка – сколько лет Энн. Годится?
– Сначала покажи.
– Нет, это слишком долго. Я передам тебе решение в письменном виде.
Когда тюремщик принес то, о чем его просили, новый товарищ по камере заботливо перевязал Маккиннона, ни на минуту не переставая болтать:
– Линялый Мэйги – так меня все зовут. А твое какое имя, дружище?
– Дэвид Маккиннон. Извини, я не расслышал – как ты себя назвал?
– Линялый, – повторил он и с усмешкой добавил: – Но ты не подумай, что это то самое имечко, которое мне дала мама. Это скорее профессиональный довесок к моей застенчивой и скромной натуре.
Маккиннон удивился:
– Профессиональный довесок? А какая у тебя профессия?
Мэйги был явно огорчен вопросом.
– Ну ты даешь, – сказал он, – я же
Мэйги был благодарным слушателем, а Маккиннон рад случаю излить кому-нибудь свои беды. Он всеми красками расписал, как решил, что лучше отправиться в Ковентри, нежели подчиниться решению суда, и как, не успел он сюда приехать, его схватили и опять потащили в суд.
Мэйги кивнул.
– Ничего удивительного, – сказал он. – «Таможенник тогда работает неплохо, когда в душе он жулик и пройдоха».
– А что будет с моим имуществом?
– Его продадут, чтобы оплатить пошлину и штраф.
– Интересно, а что останется на мою долю?
Мэйги так и уставился на него:
– Останется? А чему там оставаться? Тебе еще, надо думать, придется оплатить судебные издержки…
– А это что еще за штука?
– Это такое мудрое изобретение, когда приговоренный оплачивает собственное наказание, – коротко, но туманно объяснил Мэйги. – В твоем случае это значит, что, когда через десять суток твой срок истечет, ты все еще будешь должником суда. А следовательно, тебя закуют в кандалы и заставят работать за доллар в день.
– Линялый, хватит надо мной издеваться.
– А ты подожди – и увидишь. Тебе еще многое предстоит узнать, Дейв.
Ковентри был устроен намного сложнее, чем представлял себе Маккиннон. Мэйги объяснил ему, что он состоит из трех независимых, суверенных государств. Тюрьма, в которой они сидели, находилась в так называемой Нью-Америке. У нее имелось правительство, избранное демократическим путем, но обращение, которое Маккиннон успел уже испытать на собственной шкуре, было отличным примером того, какова на деле эта администрация.
– Однако эта община – рай по сравнению со Свободным государством, – заявил Мэйги. – Свободное государство управляется чистой воды диктатурой. Я был там… Главарь правящей клики у них некто по прозвищу Освободитель. Их девиз – «Долг и послушание». Надуманные порядки насаждаются там с такой жестокостью, что любая свобода мнений исключена. Государственная идеология заимствована из обрывков древних функционалистских доктрин. В государстве они видят единый механизм с одной головой, одним мозгом и одной целью. Все, что не разрешено, – запрещено. Честное слово, – говорил Мэйги, – ты ложишься спать, а в постели твоей уже прячется агент госбезопасности. И все же, – продолжал он, – жизнь там легче, чем у Ангелов.
– Ангелов?
– Ну да. У нас они сохранились. Ты же знаешь, что после революции три-четыре тысячи самых упертых выбрали Ковентри. Там – в холмах на севере – есть их колония. Во главе ее Воплощенный Пророк, и все такое прочее. Среди них есть вполне неплохие ребята, но и они готовы загнать тебя в рай, даже если ты после этого сдохнешь.
У всех трех государств есть одна общая забавная черта – каждое заявляет, что оно-то и есть единственно законное правительство Соединенных Штатов; каждое спит и видит, как оно присоединит к себе «невостребованную часть», то есть все, что лежит за пределами Ковентри. Ангелы провозгласили, что это событие произойдет, когда Первый Пророк возвратится на Землю и поведет их за собой. В Нью-Америке эта идея используется преимущественно в качестве дежурного предвыборного лозунга, о котором забывают сразу же, как проголосуют. А в Свободном государстве это прочно вбитая в головы политическая цель.
И как следствие стремления к этой цели, Свободное государство и Нью-Америка то и дело воюют. Освободитель вполне логично считает, что Нью-Америка тоже «невостребованная территория» и ее следует привести под власть Свободного государства, прежде чем преимущества цивилизации последнего будут распространены на области за Барьером.
Рассказ Мэйги совершенно разрушил иллюзии Маккиннона насчет того, что Ковентри – воплощенная за Барьером анархическая утопия, но все же дать этой иллюзии погибнуть без борьбы он не мог.
– Но послушай, Линялый, – упрямо твердил он, – неужели тут нет местечка, где бы человек мог жить сам по себе и чтобы к нему никто не лез?