Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

– Нет, – медленно сказал он. – Это не по мне.

– Что же ты будешь делать?

– Еще не знаю. Скорее всего, уйду в холмы. А в крайнем случае подамся к Ангелам, если дело дойдет до петли. Я не против того, чтобы они молились за мою душу, – только б разум не трогали.

Помолчали. Мэйги явно не понравилось ослиное упрямство Дейва, которому предлагались вполне сносные варианты. Дейв же под жареную свинину раздумывал о своем положении. Он отрезал еще кусок.

– Господи, вкусно-то как! – сказал он наконец, чтобы нарушить затянувшееся молчание. – Не помню, чтобы я когда-нибудь ел такую вкуснятину!.. Послушай…

– Что? – Мэйги поднял глаза и увидел на лице Дейва тревогу.

– Эта свинина… она синтетическая или настоящая?

– Конечно настоящая. А что?

Дейв не ответил. Он успел добежать до туалета прежде, чем процесс расставания с проглоченным пошел на полную катушку.

Перед тем как уйти, Мэйги поделился с Дейвом деньгами, чтобы тот мог купить себе вещи, необходимые для жизни в холмах. Маккиннон хотел было отказаться, но Линялый настоял на своем:

– Не будь дураком, Дейв. Снаружи мне нью-американские деньги ни к чему, а ты в холмах без нужного снаряжения загнешься. Ты тут пересиди несколько дней, пока Эл или Молли не купят тебе все необходимое, тогда у тебя, возможно, и появится шанс… А может, ты все-таки передумал и пойдешь со мной?

Дейв покачал головой и взял деньги.

Когда Мэйги ушел, Маккиннон почувствовал себя совсем брошенным. В заведении оставались только Матушка Джонсон и Дейв. Он с грустью смотрел на пустые стулья: они напоминали ему о людях, которых заграбастали в армию. Дейву очень хотелось, чтобы кто-нибудь – дедуля, безрукий или все равно кто – заглянул на огонек. Сейчас он был бы рад даже Алеку с его жутким нравом. Интересно, что ему сделали за сопротивление вербовщику?

Матушка Джонсон уговорила его сыграть в шашки, пытаясь хоть этим поддержать его дух. Он делал вид, что игра его увлекает, но на самом деле его мысли были далеко-далеко. Со стороны Главного судьи было, конечно, мило посоветовать ему поискать приключений в межпланетных путешествиях, но такая честь выпадала лишь на долю людей с техническим или инженерным образованием. Возможно, ему стоило заниматься наукой и техникой, а не литературой? Тогда сейчас он боролся бы против сил природы на Венере, переживая приключения, вместо того чтобы прятаться от громил в униформе. Это было так несправедливо.

Стоп! Не надо себя обманывать! Фронтир есть фронтир, даже инопланетный, – там нет места специалисту по истории литературы. И дело вовсе не в человеческой несправедливости, просто такой у природы закон, и надо смотреть правде в глаза.

Дейв с горечью подумал о человеке, которому сломал нос, – из-за него-то он и попал в Ковентри. Может, Дейв и на самом деле «паразит на здоровом теле», но воспоминание об оскорбителе вызвало прежнюю вспышку безумной злобы, той, что довела до беды. Он был рад, что своротил тому типу нос – так его и растак! Какое у него было право насмехаться и обзывать людей такими словами?

Вдруг Дейв обнаружил, что в таком же мстительном духе он вспоминает и о своем отце, хотя было чертовски трудно объяснить связь между отцом и тем человеком. Связь эта не лежала на поверхности: его родитель никогда не опускался до брани. Нет, он не ругался, он улыбался самой сладостной из своих улыбочек и цитировал что-нибудь этакое – до отвращения приторное и благостное до тошноты. Среди всех мелких тиранов родитель Дейва, пожалуй, многим бы мог дать фору по части порабощения своих близких под видом любви и заботы. Папаша принадлежал к школе «печальников»: «это-огорчает-меня-больше-чем-тебя» – и постоянно умудрялся находить вполне альтруистическое обоснование своим эгоистическим поступкам. Убежденный в своей незыблемой правоте, отец никогда не мог принять точку зрения сына, о чем бы тот ни судил, – он просто подавлял его натуру во всем, да еще с высоты моральных принципов.

В результате ему удалось добиться двух одинаково отрицательных последствий: естественное стремление ребенка к независимости, подавляемое дома, превратилось в слепое неприятие дисциплины, власти и любой критики, которые подсознательно ассоциировались с находящейся вне всякой критики отцовской властью. Во-вторых, долголетнее подчинение отцу привело к тому, что Дейв усвоил главный порок последнего – ханжеское право судить о морали других людей.

Когда Дейва арестовали за нарушение основного закона, то есть за атавистическую склонность к насилию, его папаша умыл руки, заявив, что совершил все возможное, чтобы сделать из своего отпрыска «настоящего мужчину», и лично он не заслуживает ни малейшего упрека за то, что сын так плохо воспользовался его заветами.

Осторожный стук в дверь заставил их поспешно убрать шашки. Матушка Джонсон отпирать не торопилась.

– Наши так не стучат, – сказала она, – а шпики не осторожничают – лупят в дверь изо всей силы. Так что готовься прятаться.