Пасынок империи (Записки Артура Вальдо-Бронте) (СИ)

— Ну, давайте я вам напомню. Мы сейчас подстроим ваши моды, они абсорбируют препарат из крови, но работать с ним не начнут без команды с биопрограммера. Потом, во время очередного сеанса, биопрограммер будет управлять тем, сколько должно выделиться того или иного нейромедиатора, где, в какой зоне мозга, на каком дофаминовом пути, и в какой момент времени. Так что все, Артур, давайте не капризничайте, берите таблетку, запивайте и ложитесь. Кольцо мне давайте.

Таблетка оказалась пестрой, с вкраплениями всех цветов радуги, и совершенно безвкусной. Даже у воды по сравнению с ней был вкус.

— Ну, и все, — сказал Старицын. — Час потеряли на разговоры.

Я отдал ему кольцо, лег и прикрыл глаза.

Не почувствовал абсолютно ничего.

— Все в порядке, моды на препарат не жалуются, — сказал Старицын минут через пять, — теперь можно пойти погулять, но немилосердно вас выгонять на такую жару. В общем, как хотите. У вас два часа свободного времени, до шести. Кольцо остается у вас.

И вернул мне кольцо.

Лекция

Я остался один. Идти никуда не хотелось. Погода за окном начала портиться. Небо приобрело лиловый оттенок: шла гроза.

Меня вызывали по кольцу. Хазаровский.

— Привет, злостный нарушитель режима, — сказал император. — Как ты?

— Леонид Аркадьевич, меня кормят нейролептиками.

— КТА — это не нейролептик. А процедура совершенно стандартная и неопасная. Ничего страшного.

Я даже не сомневался, что он скажет именно это.

— Леонид Аркадьевич, могу я вас спросить?

— Спрашивай, конечно.

— Вам давали КТА в Психологическом Центре?

— Давали. Причем внутривенно, и не только КТА. Было еще два вида таблеток: белковые препараты CREBи CPEB. От них даже побочного действия нет. Самое мягкое сочетание.

— А от КТА есть побочное действие?

— Да. В основном, слабость и головокружение. Вполне терпимо.

— А как он действует? Что вы чувствовали?

— Это как внешнее управление, рычаги не у тебя. Все понимаешь, но поделать ничего не можешь.

— В общем, поганое ощущение.

— В основном, не сахар. Но знаешь, не всегда. Периодически понимаешь, что внешний управляющий дело делает.

— Понятно. Леонид Аркадьевич, мне тут про одного следователя рассказали…

И я пересказал Хазаровскому историю Ильи Махлина. Император отнесся серьезно.

— Хорошо, я передам Александру Анатольевичу, — сказал он.

Мне хотелось почему-то связаться с Нагорным и сказать ему про КТА, хотя Нагорный будет издеваться: подумаешь, какие нежности, нейролептики ему не нравятся! Зато над Александром Анатольевичем можно безнаказанно издеваться в ответ. Был бы повод. Кажется, именно такой стиль общения генпрокурор понимает под словосочетанием «мужской разговор». Никто никому не дает скидок, никто ни с кем не церемонится. Мне это определенно нравится. С ним просто. Хотя и лезут в голову поганые аристократические мысли насчет того, что Нагорный прост в силу происхождения из семьи мелких коммерсантов.

Александр Анатольевич связался со мной сам.

— Привет, Артур. Как тяжкая зэковская доля? Холодно в мрачных императорских застенках?

— Восемнадцать градусов, судя по кондиционеру.

— Ты что с ума сошел? Поставь побольше, простудишься!

— Да, ладно, жарко на улице.

— Еще, какие новости?

— Нейролептиками пичкают, — сказал я.

— Ой! Серьезно? А по голосу не похоже.

— Не подействовало еще.

— А это не то вещество, которое Старицын уговаривал тебя принять битый час, как он только что мне нажаловался?

— Надо же! Уже нажаловался!

— Не то, чтобы нажаловался, скорее я из него вытряс.

— Сильно ругался?

— Да, нет. Иронизировал по поводу. Полное впечатление, говорит, что я работаю с юным Анри Вальдо. И портретное сходство, сам понимаешь. И глупое упрямство сравнимой степени. Правда, я думаю, что это не упрямство.

— А что?

— Ты меня откровенно удивляешь, Артур. Никогда не думал, что сын Анри Вальдо может оказаться трусом.

— Это другая трусость, — сказал я.

— А что в ней особенного? Старицын, по-моему, успешно убедил тебя, что психокоррекция нужна, в том числе тебе. Принимаешь это — так делай то, что надо, и все рассуждения о защите личного пространства, особого строя твоей души и твоих драгоценных тараканов в голове уже роли не играют. Все!

— Честно говоря, я не предполагал, что мое плевое дело может привести к тому, что меня заставят глотать КТА.

— Угу! Полоний-210! Аминазин с галоперидолом. Артур! Не смертельно совершенно. Понимаешь, какое дело. Для того, чтобы изменить тебя так, чтобы ты к ним больше не попал никогда, ни при каких обстоятельствах, одних разговоров мало. А они этой цели добиваются с равным успехом, на две недели ты к ним загремел или на десять лет. И добьются.

— Это уже не психология, это психиатрия, — сказал я.

— Все гораздо хуже, — хмыкнул Нагорный. — Это нейрофизиология. Ты этого не понял, когда психокоррекцию сдавал?

— Понял. Но не принял на свой счет. Я бы на вас посмотрел, если бы вы здесь оказались.

Он усмехнулся.

— Между прочим, есть шанс.

— Как! Неужели злые коррупционеры все-таки смогли всучить вам взятку? Как им это удалось? Не иначе под дулом импульсного деструктора.