Пасынок империи

— Насколько я понял, да, — сказал я. — Всем, кто нуждается.

— Неплохой стимул для того, чтобы кого-нибудь убить.

— Не стоит, — возразил я. — Это не самый дешевый вариант. Оно же не в собственности, социальный наем, как социальный наем.

— Весь дом принадлежит УПЦ? — поинтересовалась Ромеева.

— Мы еще не знакомились с соседями, — сказала Марина.

А я впервые задумался о том, что здесь возможно обитает не самая приятная публика.

— Не знаю, вы у Старицына спросите.

— Так почему вы ушли из дома, Артур? — спросила Юлия Львовна. — А то Леонид Аркадьевич не говорит ничего конкретного.

— Я тоже ничего конкретного не скажу. Скажем так, при его попустительстве, а, может быть, и с его благословения, мне было сделано предложение, для меня неприемлемое и оскорбительное.

— Это связано с вашим вчерашним визитом в СБК?

— Вы и об этом знаете?

— Работа такая.

— СБК отдыхает, — усмехнулся я. — Связано. Но ничего больше не скажу, подписку дал.

Я проводил гостей до выхода во двор.

— Еще немного, и мне надо будет нанимать пресс-секретаря, — заметил я, вернувшись.

— А я на что? — возмутилась Маринка.

Статья на «Новом портале» появилось в тот же вечер. Кроме моего кратенького интервью, она была снабжена комментарием: «Управление Психологических Центров разъяснило для нас порядок предоставления жилья пациентам Центров. В собственности УПЦ Кириополя находится несколько сотен студий разной площади в разных районах города. Не боле одной студии на многоквартирный дом. По мнению психологов, такой порядок позволяет избежать стигматизации пациентов и помещает их в обычную среду, чем способствует процессу реабилитации».

Честно говоря, от сердца у меня отлегло, хотя ни от общения с Ильей Махлиным, ни с Вовой у меня не осталось никаких неприятных воспоминаний. Вова, конечно, был человеком другого круга, хотя и не из другой галактики, а Илья так вообще мог учиться со мной в универе на одном курсе. Но мало ли еще, какие личности водятся в ведомстве Евгения Львовича и Олега Яковлевича.

Около десяти меня вызвал по кольцу Нагорный.

— Ну, что, блудный сын? Как устроился?

— Отлично. Даже лучше, чем в Открытом Центре.

— А знаешь, что Старицын настоящую ноту протеста в СБК написал?

— Что за ноту?

— Ну, как? «Сотрудники Психологических Центров Кратоса просят СБК не мешать их работе, и не беспокоить пациентов в сложный период реабилитации». И добрая сотня подписей. И копия мне и в Императорский Контрольный Комитет. Мне скидывал лично.

— И все из-за меня?

— Про тебя есть отдельная приписка: «Особое беспокойство вызывает тот факт, что у психологов Центра нет возможности оказать квалифицированную психологическую помощь пациентам, попавшим в сферу интересов СБК, поскольку в Службе Безопасности берут подписки о неразглашении, и психолог не может адекватно оценить ситуацию, а задавать вопросы на эту тему под биопрограммером не имеет права. Это особенно опасно, когда есть подозрение на психологическую травму, и помощь нужна немедленно, как в случае Артура Вальдо, который после вызова в СБК ушел из дома и практически разорвал отношения со своим опекуном».

— Ну, они несколько преувеличили, — заметил я. — Леонид Аркадьевич мне пишет.

— А ты ему?

— Пока нет.

— Значит, не преувеличили. В общем, думаю, Старицыну дадут допуск. Так что готовься к разговору.

— А вы знаете, о чем был разговор в СБК?

— Нет, конечно. С кем, кстати?

— Не уверен, что имею права назвать имя…

— Не называй. У Даурова спрошу. До понедельника они, конечно, ничего не решат, но в понедельник, видимо, придется тебе ехать к Олегу Яковлевичу.

— А у меня все равно тренинг.

— Ко мне забежишь до тренинга? Вроде договаривались.

— Забегу, конечно.

Еще одно предложение

Было около одиннадцати, когда я, наконец, позвонил отцу. Он не отвечал. Странно. Обычно он ложился спать далеко за полночь.

Утром я позволил себе выспаться, все-таки воскресенье.

Позвонил еще раз в начале двенадцатого. Глухо. Отец не отвечал.

Светило солнце, было тепло, и я только теперь осознал, что это первый день, когда я могу поехать абсолютно, куда угодно, и мне не надо отчитываться перед Старицыным. И чувство это было просто великолепным.

Комната небольшая, но все-таки взгляд не упирается в стену, как в Психологическом Центре, ветер шевелит занавески у балконной двери, рядом дрыхнет Маринка, и я свободен. И я был бы совершенно счастлив, если бы не молчание отца.

Когда ему ехать в Чистое? Уже сегодня?

Если бы он уехал в ссылку, вся Сеть бы уже освещала событие с видео и фото.

Так что вряд ли.

— Марин, — тихо позвал я.

— Угу, — протянула она, не открывая глаз.

— У меня отец не отвечает. Я в Лагранж слетаю, ладно? Это ненадолго, потом поедем на море.

— Хорошо, — сказала она и перевернулась на другой бок.

Улицы Лагранжа были пустынны по случаю лета и воскресенья. Цвели клематисы, глициния отцветала. Ветер гнал вдоль улиц опавшие сиреневые цветы.

Вот и знакомые ворота с черной надписью «Убийца». По-моему, ее не подновляли с моего прошлого визита. И кисть глицинии свисает с забора рядом с уродливыми буквами.